Лора.
– Ну, пропала, так пропала. Хотя, как сказать. Ценности у тебя, Лорхен, свои. А ты думаешь, у меня их нет? Хоть малюсенькие, а все равно имеются. И вообще… Ты что из самой Америки приехала мне морали читать?
– Да пошел ты! Твоя жизнь принадлежит тебе, делай с ней что хочешь. Но у Лехи после той ходки шанс был выбраться из дерьма… а ты…
– Не было у него шанса! Это только так воображается, такими учительницами арифметики, как ты! Его бы по той ходке друганы по тюряге достали. Я ли законов не знаю! Все повязаны, все обязаны. Только сильный вырывается из этого круга. По молодости я сильный был, кое – как отбился. Чуть не замочили. Но отбился. А у него все по-другому. Сил у него, в молодости уже не было. Не было их никогда! Интеллигентный он, романтический… Ему бы в другом семействе родиться. Сыном директора завода или какого-нибудь начальника. В городе. А лучше подальше. В столице, например. На худой конец, в Свердловске или Тюмени. Может в Омске. Не знаю. А его вот угораздило здесь! А здесь, в этой природе – силы нужны не дюжинные! Разруху эту надо понять сначала, принять, а потом начать преодолевать… А как преодолевать, если тебе двадцать с небольшим, ты хорош собою и гармон твой играет лучше всех! Не преодолеть искушений этих, желаний… базы нет, воспитания этого самого… Фундаменту!
Все равно бы спокойной жизни, о которой вы с Катькой для него мечтаете, не получилось. Потому что он, как и я – меченый! Мы другими быть не можем. Нас сломали еще в молодости, а может еще раньше. Большая рыба маленькую целиком глотает. Только где, когда – знать бы!.. И ты, Лорхен, это нюхом своим стервозным учуяла, что и тебя могут поломать… вот ты и убежала из этой огромной тюрьмы на волю.
«А ведь он прав, – подумала Лора, – разве меня не ломали?»
Память угодливо подкинула картинку: Сладострастная физиономия патологоанатома Цишина, склоненная над ее лицом. Его узкие, лезвиями губы, впивающиеся в ее рот. И запах, пронзительно тонкий запах тления… Лора резко развернулась, скинула картинку под ноги, как учил ее американский психоаналитик, растоптала. «Пошла вон, лихоманка, во тьму ночную, в овраг зыбучий, в глубь морскую, где и рыба слепа». – Закончила русским заговором, подслушанным в детстве у бабки Ольги Петровны.
– Ты, Лорхен, просто ничего не понимаешь в нашей жизни. Не русская ты уже. Может, тебе на чужбине сладкое и не в горчицу. А нам на родине и хрен за леденец. Русский простой человек без родины не живет. Слишком далека ты от родного народа. Кто-то приблизительно так говорил из литературных классиков или из политиков. А ты же иностранка! Эти пенки, веники, груздочки, огурчики теткины опротивят тебе через неделю. И уедешь ты в свою цивилизацию. А мы тут помрем сами по себе и вместе со своей исторической родиной. Потому как судьба наша такая. И будем мы лежать на родном погосте, вместе с нашей прародительницей. И журавли над нами пролетят. Милые наши журавли!
И ветры
