и явных интриг. Высокий, жилистый, скоростной, владеющий хитрыми финтами и ловкий в обводке. Тренера закрывали глаза на нехватку лет, допускали к межгородским соревнованиям во взрослую группу. Физкультпросвет засветил Степе. Да так засветил, что на футбольных соревнованиях в расстрельном Мюнхене 1972 года по числу забитых мячей, вошел в десятку. Фотография Ахмеда Бучики из давнишнего, пропахшего отравой для книжных червей, журнала, выловленного в омутах музейных заказников, путешествовала с ним, висела над кроватью.
Он протирал бокалы, навешивал соломенные занавески, принимал заказы.
Настороженность спряталась в густой бороде. И обслуживал, да полноте! Степа вспомнил-то его только после известия о слепой смерти. Сейчас был готов приписать чуть ли не дружбу с приветливым, осторожным арабом, ожидающим, завернутую в похоронное полотнище невеселой славы и воткнутую в глинистую, неприспособленную землю на мусульманском кладбище, судьбу. Кто же обслуживал их столик в тот день? Дождливый, солнечный, тревожный. Ахмед хмурился, ожидал клиенток по свою душу.
Получил международника, ушел на тренерскую работу. Работал на цементном заводе, вел дутый список ГТОшников, футбольную команду «Коломзавод».
Инфляция давит, россиянам обещают рассеять. Бронзовые основы под печами притягивают неверный, воровской глаз. Весь цветмет на территории завода успешно реализован. Шальные деньги затягивают. Пойман. Разоблачен. Уволен. Со значительной суммой разъезжает по весям. Скупает продукты оптом.
Подвязались два сержанта из вневедомственной охраны. Предпринимательство во внутренних органах не поощрялась. Навесили на Степана формальные атрибуты владельца, сами, как бывшие участники конфликтов под афганцев легли. Чужие бандиты не трогали. Надежная крыша для целой торговой сети. И посыпалась оголтелая манна небесная. Какого рожна втянулся в азартные игры одноруких разбойников?! Степа объяснить не мог.
Забывался в тесных, темных, прокуренных игровых залах. Поднимал ставку до трех, выпивал кружку пива, испытывал щекочущее чувство азарта. Из замкнутого, хмурого буки Степан превращался в щебечущего, бесшабашного балагура. Курил папиросу одну за другой, остервенело жал на кнопки, распушив «крылья» наскакивал на хитрый ящик, пожирающий его кровные. Я – рядом. Мне не велено отлучаться. А как он играл! Песня! Вдохновение чистой воды! Сосредоточенный взгляд, богохульства. Руки метались от одной кнопки к другой в невиданном танце. Чувствовал, душа темнела в предвкушении легкой наживы. Поначалу – неприятно. Начинал жалеть, что меня приставили к Степе. Отказаться от обязанностей не мог. Привык выполнять работу аккуратно, честно. Сам заряжался непонятной, нехорошей, сладостной энергией игры. Пробовал вникать в психологию людей с отчаянным взглядом, ожесточенно толкающихся возле ярких мониторов. Да и куда после двадцати лет отсидки деться?
Игроки народ особенный. Они не живут реальной жизнью. Грезят. Днем это всего лишь незаметные тени. Вечером попадают на крючок джокера, превращаются
