теперь моей дочери нужно было больше. Моей бедной Эмме была нужна свобода от раздвижных диванов, многозначительных покашливаний, странных мужчин, соседок-сплетниц, которые говорят слова, не предназначенные для ушей пятилетнего ребенка. И я ей тоже была нужна. Я блуждала впотьмах, лишь наполовину будучи той матерью, которую она заслуживала, так что, может быть, встреча с воспоминаниями, оставшимися в нашем доме, могут принести мне больше покоя.
Я вернулась в дом и посмотрела на моего спящего ангела. Ее грудь поднималась и опадала в идеально ровном ритме. У нас с ней было много общего – от ямочек на щеках до светлых волос. Одинаковый смех – тихий, но становившийся громче в обществе дорогих нам людей. Она улыбалась правым уголком губ и опускала левый уголок, когда хмурилась – так же, как я.
Но была одна большая разница.
У нее были синие глаза – как у Стивена.
Я легла рядом с Эммой, нежно поцеловала ее в носик, а потом протянула руку за жестяной коробкой в форме сердечка и прочла еще одно письмо. Я уже читала его прежде, но оно все равно затрагивало мою душу.
Иногда я притворялась, что это письма мне от Стивена.
И всегда чуть-чуть плакала.
Глава 2. Элизабет
– Мы правда едем домой? – спросила сонная Эмма, когда утренний свет проник через окно гостиной и упал на ее прелестное личико. Я достала ее из постели и усадила вместе с Буббой – плюшевым медведем и ее неизменным спутником – на ближайший стул. Бубба был не просто плюшевым медведем, он был плюшевым медведем-мумией. Понимаете, моя дочка была несколько странной, и после того как она посмотрела кино «Отель «Трансильвания» – где фигурировали зомби, вампиры и мумии, – она решила, что, наверное, сочетание чего-то немного странного с чем-то немного страшным будет идеальным.
– Правда, – улыбнулась я ей, складывая диван. Прошлой ночью я не могла сомкнуть глаз, зато упаковала все наши вещи.
На лице Эммы появилась широкая лихая улыбка, такая же, как у ее отца. Девочка воскликнула: «УРА!» – и сообщила Буббе, что мы действительно едем домой.
«Домой».
Это слово укололо мое сердце, но я продолжала улыбаться. Я научилась всегда улыбаться в присутствии Эммы, потому что она начинала грустить всегда, когда ей казалось, будто мне грустно. Несмотря на то что она всегда старалась подбодрить меня, нежно целуя меня в нос – «по-эскимосски», – когда я была не в настроении, однако зачем взваливать на ребенка такой груз?
– Нам нужно вернуться вовремя, чтобы посмотреть с нашей крыши фейерверки. Помнишь, как мы раньше смотрели на крыше фейерверки вместе с папой? Помнишь, милая? – спросила я ее.
Она прищурилась, словно глубоко задумавшись. Если бы наш разум был похож на шкафчик с каталогами и мы могли бы просто выбрать любимые воспоминания из аккуратно организованной системы – в любой момент, когда захочется…
– Не помню, – сказала Эмма, обнимая Буббу.
Это ранило мое сердце. Но я все равно продолжала улыбаться.
– Ну
