мне было невыносима сама мысль о разговорах. Я показал, в какую сторону ей двинуться к Булонскому лесу, и вытащил наушники, чтобы яснее намекнуть на свое желание одиночества. Она неуверенно посмотрела на меня, увеличивающуюся очередь и Макдоналдс, который довольно удачно вписывался в окружение Дворца.
– В общем, я буду в хостеле.
– Я бы на твоем месте погулял по Парижу, – не удержался я.
– Ты не на моем месте, чайка Джонатан, у тебя здесь свое, – ответила Марта, тоже вытащила наушники и направилась к Макдаку.
Было девять утра, и оставался ровно час.
Неделю отбора я прожил с тем ощущением, которое всегда охватывало меня на взлетной полосе: скорость нарастает, хотя ты сам будто не движешься с места. Остро помнился холод в животе и бешеный восторг, когда прежний состав балетной труппы (те, кто работал с Редой по 10 лет!) заходил в зал, а нас переставляли то к одному, то к другому из них. Первые два дня мне удавалось держаться довольно спокойно, пока фильтровали по принципу «слышит – не слышит музыку и акцент», «танцует – не танцует», «тянется – вообще не тянется». На проверке данных я чувствовал себя почти в составе, особенно когда хореограф, посматривая на мои шпагаты с подоконника, поднял меня на ноги и спросил, где я танцевал раньше.
– Россия. Петербург, Михайловский театр.
– Were you a soloist? – спросил Реда, глядя на меня пристально.
– Never, – ответил я честно, подавив желание приврать. Я знал, что никогда не буду премьерить в русском балете, и танцевать классический балет стало скучно уже в первый год в Михайловском, так зачем вспоминать перспективы детства.
– Do you know why?
– I can't believe in our classic dance.
– Russians have the best ballet school in Europe.
– They say – in the world, – не удержался я.
– Oui, – слегка улыбнулся Реда, – and what's problem with ballet?
– I don't feel it. I was bored.
– So… – он посмотрел на меня очень внимательно, – who are you in Verone?
– Montecchi. Le Montaigu.
Он коротко кивнул, повернулся к другим ребятам и как будто ни разу не смотрел на меня больше за остаток дня.
На третий день был перерыв. Логика подсказывала, что надо выспаться, отлежаться на кровати с целью расслабления мышц и вообще поесть. Есть первые два дня кастинга я почти не мог, потому что утром ничего не лезло, а отпускали нас после 18.00, когда все магазины в Париже, кроме Галери Лафайет, закрыты на три амбарных замка. Марта, правда, днем покупала орехи, кукурузные хлопья и чай, но это меню давало больше хруста, чем сытости и удовлетворения.
Проснулся я все равно в семь утра, за окном была непроглядная ноябрьская темнота, все в хостеле сладко спали. В Академии Вагановой каждый приобретал свои бесценные умения: кто-то не ел после 14.00, кто-то на целый учебный день надевал улыбку, а я вот научился вставать в семь утра, даже если лег в четыре.
Накатывала сильная хандра, болело по-дурацки ушибленное вчера дверью в метро колено, а еще непонятно было, что делать с Мартой. Эти двое суток я почти не видел ее, кроме вечернего заплетания косы (при
