style="font-size:15px;"> Она кивнула, не вдаваясь в подробности, только убрала крестик за ворот.
– Даже не знаю, кто такие старообрядцы, – сказал я, оглядывая ее с возрастающим интересом. – Что-то помню про Никона.
– Это было давно, – Марта зачесывала волосы, упорно не глядя на меня. – Четыреста лет назад. Даже пятьсот.
– А в какую церковь ходят старообрядцы?
– В старообрядческую, – сказала она так терпеливо и вежливо, что пришлось унять свой интерес к истории.
Минут десять мы сидели каждый на своей кровати, затем Марта очень спокойно позвала:
– Джонатан.
– Что? – уныло отозвался я.
– А ты ходишь в какую-то церковь?
– Нет.
– Вот поэтому мне не хочется рассказывать.
– Я просто хотел как-то начать разговор.
– Начни с балета.
– Балет мне осточертел, – сообщил я честно, но в уме поставил ей плюсик – мало кто задает вопросы о работе, а вообще-то это умно. – Балета не хватит для Вероны.
– Тогда начни с Вероны, – сказала она с еле слышной улыбкой.
В начале нашего Парижа Марта не умела улыбаться губами или глазами, а могла это сделать только голосом. Я стал замечать это не так скоро, а в те первые дни только автоматически отмечал, что слушаю ее внимательней, чем смотрю на нее. Но до последнего дня отбора я не мог помнить о ней с того момента, как выходил из хостела.
Финальный день кастинга… он был. Я не мог потом вспомнить, что мы делали в этот день, и даже когда ребята наперебой начинали рассказывать, что кто чувствовал и думал, мне оставалось только улыбаться и кивать. У меня в памяти стерлось все от звонка будильника до той минуты, когда нас всех попросили выйти из зала и подождать несколько минут.
Девочки облепили автомат с кофе и шоколадками, который каждое утро загружали под завязку. Это очень удивляло меня в первые дни: местные танцоры совсем не боялись сладостей, да и вообще ели. До начала кастинга все собирались в ближайшей булочной, жевали круассаны, желали друг другу удачи, несмотря на витавший в воздухе дух конкуренции.
– Боишься, Джонатан? – спросила по-английски рыжая ирландка, с которой меня ставили весь второй день кастинга. Мы и вообще оказывались в комбинациях рядом, и я уже начинал искать ее глазами, если рыжие волосы не мелькали перед глазами дольше нескольких минут.
– А ты? – заставил себя улыбнуться я.
Признаваться, что мне страшно до гула в ушах, и запах шоколадки почему-то вызывает тошноту, мне не хотелось. С самого поступления в Академию я не помнил такого ощущения судьбы. Вот сейчас происходит то, после чего жизнь сильно изменится, и назад будет нельзя.
– Уже нет, – пожала плечами рыжая. – Во второй день боялась, когда меня к тебе поставили. Сейчас бояться нечего.
– Что во мне страшного?
– You are a ballet dancer, – ответила она серьезно.
– Aren't
