бижутерию, поэтому их сразу изъяли. За эти годы я и забыла, что они вообще у меня были. Молча забираю пакет, засовывая его в сумку.
– На выход! – резко раздаётся от конвоира.
Мы, минуя пост, выходим на улицу, через двор к первым воротам. Предъявление документов на КПП, и быстрым шагом ко вторым воротам. Ноги, обутые в резиновые сапоги, месят весеннюю грязь, которая налипает на обувь тяжёлыми комьями, но я иду, не обращая на это внимания.
Лязг железных засовов, и дверь, наконец, распахивается.
– Ну что, Алексеева, до встречи, – улыбаясь, произносит конвоир.
– Нет уж, прощайте.
– От сумы до тюрьмы, – раздаётся вслед, и он, смеясь, закрывает за мной дверь.
Глава 3
Вытащив из сумки пачку сигарет, чиркнула спичкой, подкуривая, и, сделав затяжку, двинулась по обочине просёлочной дороги в сторону виднеющегося вдалеке посёлка городского типа. Сапоги месили грязь, а погода неумолимо напоминала о прошлом.
На календаре 19** год. Мне семь. Я жую битум на стройплощадке неподалеку от дома, бегаю постоянно с разбитыми коленками, вечерами смотрю «Спокойной ночи, малыши!», а по праздникам езжу с мамой и папой в Детский мир. Деревья ещё большие, мир бескрайний и дружелюбный, и всё ещё впереди. Именно так мне и казалось. А потом ушёл отец…
Просто собрал в потёртый чемодан свои вещи и, не обращая внимания на мать, застывшую у стены в коридоре, как изваяние, ронявшую молчаливые слёзы и держащую на руках трёхмесячную Алинку, ушёл. Поцеловал меня в макушку и ушёл. И мой мир разрушился, точнее будет сказать, что просто мои розовые очки, присущие всем детям, в одно мгновение разбились, оголяя и открывая неприкрытое зло этого мира: его грязь, боль и беспощадность. Тогда тоже была такая же весенняя слякоть и грязь. Я вышла гулять. Резиновые сапоги тонули в грязной жиже, издавая чавкающие звуки, а я бродила по детской площадке у дома и, несмотря на моросящий дождь, не желала идти домой, где была орущая Алинка и тихо плачущая мать.
Это случилось двадцать три года назад. Отец так и не вернулся, а я до сих пор помню те резиновые зелёные сапоги, облепленные весенней грязью с крапинками от дождевых капель.
Улицы ПГТ* тоже не особо отличались чистотой, но тут хотя бы был асфальт и идти стало легче.
– Эй, ребятня! – окликнула я пацанов лет восьми, гоняющих мяч у одного из частных домов. – Где у вас тут вокзал?
– До конца улицы и налево, там станция.
– Спасибо. – Отфутболила подкатившийся ко мне мяч обратно мальчонке и, улыбнувшись, подмигнула.
Войдя в одноэтажное кирпичное здание, облезшее снаружи и не видавшее ремонта со времён развала Советского Союза внутри. Я направилась к окнам с надписью «Касса». Словно в машину времени попала: мраморные полы, крашеные эмалью не в один слой; подоконники, уже пожелтевшие от времени, потрескавшиеся и местами облупившиеся, открывавшие в этих «срезах» целую историю. Белёные потолки со старыми люстрами и жёлтыми подтёками из-за прохудившейся крыши; деревянные полуразвалившиеся
