в женской раздевалке Лиза Джонсон рассказала, как Том Кросс расстегнул ширинку и положил ее руку на свою промежность. «Прямо при папе, который в это время вел машину!» – воскликнула она с наигранным ужасом. Айви охватило любопытство. Не занимался ли чем-то подобным Гидеон? Будучи лучшими друзьями, они с Томом делали все вместе. Как бы она поступила, если бы Гидеон предложил ей потрогать свое таинственное мужское достоинство, зловеще выпирающее из-под шорт, или поцеловал бы ее с языком, как это сделал Хенри Фицджеральд с Никки Саттерфилд на последнем собрании группы поддержки, пока один из ее помпонов, свисая с руки, переливался синим и белым? Но Айви никогда не держала парня за руку и не целовалась; она чувствовала себя желанной только когда смотрела на свою фотографию в синем платье (и все-таки зачем Роман хранил ее все это время?). В такие моменты ее тело сковывала щемящая тоска, сулившая бессонницу и мешки под воспаленными глазами; наутро Мэйфэн приходилось целовать внучку в лоб, чтобы проверить температуру.
Через две недели после наступления летних каникул внезапно позвонил Гидеон Спейер. Он приглашал Айви на свой день рождения («будет просто небольшая вечеринка с ночевкой»). Ему исполнялось четырнадцать лет. Заикаясь и нервно хихикая, Айви смогла выдавить из себя «да» и, едва успев положить трубку, ринулась в спальню, которую делила с бабушкой («Куда ты так спешишь?»). Там она сунула голову под подушку и вопила от счастья, пока не набила полный рот хлопку. В тот вечер она записала в дневнике: «Теперь все будет по-другому».
Осталось только получить разрешение от матери. Айви соврала ей, что ее пригласила к себе с ночевкой одноклассница Уна Ким, и на всякий случай добавила: «Если ты не позволяешь мне заводить друзей, то какой толк от этой школы для богатеев?» Уна жила в том же районе Андовера, всего в трех кварталах от Гидеона. Настоящая удача. Нань ничего не сказала, но взгляд у нее стал хмурым – нехороший знак. Время от времени она принималась тревожиться куда сильнее, чем следовало.
Готовясь к предстоящей вечеринке (в самом худшем случае она решила тайком уйти из дома; Мэйфэн спала очень крепко, поэтому точно ничего не услышала бы), Айви проколола уши обычной швейной иглой. За пару дней до этого она украла длинные серьги с сердечками, которые спрятала под большой стопкой белья в нижнем ящике комода. Продеть их в только что сделанные дырочки оказалось сложнее, чем Айви думала: ей пришлось несколько раз поморщиться от боли, прежде чем получилось наконец найти выход с другой стороны уха. Мочки у нее распухли и стали ярко-красными, но полученный результат стоил всех страданий.
К несчастью Айви, в тот день в ванной расшатался замок. Нань обнаружила дочь посылающей поцелуйчики зеркалу, с иголкой в руке. Она буквально обезумела – залепила Айви пощечину один раз, второй, затем захотела вырвать сережки с мясом. На шум прибежала Мэйфэн; она напала на Нань с мухобойкой, крича: «Ты порвешь ей уши! Ты порвешь ей уши!» Их борьба длилась будто целую вечность, но оробевший Остин и равнодушный Шэнь, для которых такое уже было не в новинку, предпочли
