упавших рядом со столом, когда Жанночка допенькала по какой причине не смогла расплатиться за очередную «нужную» шмотку. Бросаю их в мусорку, только верхний, не запаянный в слюду, ещё в полёте раскрывается, шелестя страницами, и, повиснув, насадившись одной на торчащий расколовшийся уголок рамки, медленно сползает вниз под собственным весом. Глаз цепляется за несколько снимков, мелькнувших на мгновение, и один из них почему-то кажется знакомым, что вызывает удивление и интерес. В принципе, не читаю гламурные издания, только все же тянусь к журналу, опустившись на корточки, и, поднимаюсь, отлистывая до порвавшейся страницы.
«Пять балетов, которые вы обязаны посмотреть в этом сезоне.»
Кричащий заголовок автоматически отвращающий меня от дальнейшего чтения – я никому ничего не обязан. Пропускаю и его, и текст, пристальнее всматриваюсь в снимки. Первые три ни о чем, четвертый бьёт под дых взглядом фиалковых глаз. Узнаю их раньше, чем лицо девушки. Позавчера она казалась совсем малолетней, чуть ли не школьницей, ровесницей Нанико, а здесь, на фотографии, выглядит на несколько лет старше. «Эвридика Симонова, балерина школы Г. Савельева,» – подпись, наносящая мне второй удар. Пробую произнести необычное имя, осторожно вырываю страницу из журнала – его бросаю в мусорку, ненужное в расход, – и, опустившись в кресло, вчитываюсь в кусочек текста под фотографией, где вопросы интервьюера на фоне ответов девушки – едва ли не банальщина тупицы, рядом с которым тот же Глок будет выглядеть профессором лингвистики, а Гёте и вовсе трижды лауреатом Пулитцеровской премии.
– Босс?
Глок, приоткрывая и стуча в дверь одновременно, всовывает в образовавшуюся щель свою бритую голову, осматривается, словно боится оказаться не вовремя или увидеть то, что ему не стоит видеть. Например, что? Труп Жанночки? Сомневаюсь, что он его смутит.
– Внимательно, – отвечаю, не отрывая взгляда от фотографии – вот где сконцентрировано мое внимание. Я впитываю черты лица Эвридики, запоминая их, и Глок своим появлением мешает. – Если ничего срочного, то зайди через полчаса.
– Счетовод приехал.
Поднимаюсь с кресла и выхожу из-за стола чуть раньше, чем в кабинет входит отец. Внешне – абсолютное спокойствие, в глазах – адское пламя гнева.
– Выйди, – бросает приказ Глоку, и тот поспешно ретируется, закрывая за собой двери.
Рисковать ослушаться, спорить или, не приведи бог, пререкаться с отцом в таком настроении – гарантия получить пулю в лоб, а то и две. Те, кто мог попробовать это сделать без летальных последствий, носили одну фамилию, Аваловы: мать, я и брат. Арсений, в принципе, не спорил с отцом и соглашался с любым его решением, мама, если была с чем-то не согласна, всегда знала в какой момент стоит отступить. Я гнул до победного и два раза видел побелевший от напряжения палец, застывший на спусковом крючке. Первый, когда подал документы
