если до свадьбы тебя только датым будет видеть.
Ивон снова завис, но потом сам повернулся и спросил:
– А я тебе разве не рассказывал, как познакомился с тёщей?
– Да как-то вскользь, на отвали.
– Завертелся я с этой подготовкой, виноват. Ща нагоним.
– С тебя ещё один штрафной бокал – и прощён!
– Согласен. Бармен!
Спустя двадцать минут, уже облокотившись друг на друга, друзья дошли до главного момента повествования.
– Цветы, вино, все дела. Короче, трясущейся рукой стучу в дверь, – уже разжёвано рассказывал Ивон. Жесты его были расслаблены, а в выражении лица сквозили смешинки. – Мадам Ила́р отворила. Уф-ф-ф, – глубоко выдохнул он, как бы снова живо представив картину. А потом почему-то хохотнул и, прищурившись, продолжил: – «Доброго здравия», – это я, как могу, делаю голос бодрым и уверенным, стою по струнке и выпятив грудь колесом. Она почему-то таинственно улыбается и, ломая каждую букву, говорит на французском – она, кстати, как бы на нём ни словечка до этого не мяла. Ну так вот, значит. Приветствует: «Добрый день, мсье Фисьюре, рада очень видеть вас в наших скромных гостях!» А затем я засомневался в своём уме-разуме, ведь на полном серьёзе она добавила: «Прекрасно вы изображать словесную калеку! Я горжусь и скорблю вами! Лучше и не надо!» – Да как заржёт кокетливо, будто бы из такта, обмахивая себя ладошкой вместо веера.
Этьен хохотнул и поперхнулся пивом, но, кашляя, всё равно заинтриговано поглядывал на Жиля и ожидал продолжения.
– Я не знаю, что мне делать, – стою, короче, как идиот. Так можно, говорю, мне зайти, мадам Илар?
– Ну-ну?.. А она чего? – из последних сил выдавил откуда-то из-под стола Этьен, умирая от смеха. – Тронулась бабка, а ты со своими цветами праздновать их горе припёрся… Хотя для зятя – чем не салют, когда у новоиспечённой мамаши кукушка нехило споткнулась!
– Да, – очумело улыбнулся друг. – Про то и речь. Дальше вообще китайская ахинея пошла!..
– Да куда ж глубже! – всё не мог сдерживаться приятель, забыв о выпивке.
– Есть куда. Дальше, говорю, она такая: «Вы так отвратительно говорите на своём языке, что меня немножечко, совсем немножечко, подташнивает. Пожалуйста, уезжайте немедля далеко за угол – на фабрику юродивых». Так и сказала! Слово в слово передаю, прикинь! А сама жестом приглашает меня зайти!
На этом месте Этьен уже не мог стерпеть и заржал на весь бар, хлопая по стойке ладонью, – благо, музыка и телевизор орали наперебой, заглушив истерику. Ивон между тем продолжал:
– Я опять охренел и не пойму: то ли у чёрта на куличках та фабрика, то ли прямо под носом. У них тут шьют из конопли, или я ещё сплю после залповой бутылки.
– У них! Точно, у них! – поддержал приятель. – Аж завидую тебе: всю жизнь теперь подыхать с веселья. Хоть почаще тогда сообщай, чего новенького у семейки, поехавшей с горы. Ты там, хотя бы для вида, будь построже – на фиесте расширенных зрачков! Они тебе про дурдом,
