ь выслать в тыл лечиться, но он уболтал командира и Фельдшера дать ему еще времени, и сейчас уже почти победил болезнь, а вот голос никак не возвращался):
– Глубоко, гады, ух глубоко бьют!
Тут на меня упало что-то тяжелое. Я отнял руки от ушей и ощупал знакомую грубую ткань: кто-то из наших! Но открыть глаза и осмотреться побоялся. Я всегда поднимал голову последним после обстрела. И не зря. Временное затишье сменилось градом рвущих землю снарядов. Федя едва различимо продолжал хрипеть:
– Глубоко! Сволочи!
Наконец все затихло. Звенящей тишины было мало, чтобы делать какие-то выводы, она бывала обманчива. А вот Федя редко ошибался, я почувствовал, как он зашевелился. Я открыл глаза. Федя, выпрямившийся в полный рост, подсвечивающийся светом нарождающейся зари, мог показаться настоящим гигантом. Худым и сутуловатым, но гигантом. А ты пойди найди здесь не худого. Если только какой-нибудь щекастый генерал приедет с проверкой. Федя отрывистыми движениями стряхивал с себя шелуху. Только теперь я заметил, что нас забросало землей по самые плечи. Тут и там из окопов высовывались головы. Старики давно уже обрели некое чутье: они точно знали, когда упал последний снаряд и можно подниматься.
Я тоже встал и начал отряхиваться, но тут вспомнил про свою страшную находку. Кинулся руками разгребать землю. Вот показался сапог. Федя сразу все понял и присоединился ко мне. Мы быстро отрыли Модного, точнее, его тело. Крупный осколок пробил ему грудь. Он, судя по окровавленному рту, попытался вдохнуть, но легких у него уже не было.
– Быстрая смерть, – заключил Федя.
В учебке я, быть может, еще удивился бы такому цинизму, но сейчас понимал: лучших слов, чтобы описать происходящее, не подобрать. Бывает ведь и по-другому, бывает, зацепит тебя… Знаете, я даже описывать это не буду. Гадко это все, да и не стоит вспоминать. И знать тем, кто не видел, не стоит.
Оттащили тело в медпункт. Так называлась косая палатка с обложенной досками крышей вровень с поверхностью земли. Далековато пришлось тащить, учитывая протяженность и запутанность наших траншей. А тут еще все с глазами по пять копеек бегают, мешаются. Народу нагнали, как тараканов в студенческой общаге.
– Уйди, дай дорогу! – то и дело выкрикивал Федя. Он иногда был грубоват, особенно в такие моменты.
Молодой фельдшер с невозмутимым видом курил сигарету. Его, то есть фельдшера, все зовут Фельдшер. Перед ним на носилках лежал и тихонько стонал мужичок. Штанина, покрытая свернувшейся кровью, была разрезана в месте ранения. А на соседнем столе находился труп, его принесли сюда только что. Товарищи этого бедолаги стояли рядом, не зная, что делать. Фельдшер не обращал внимания ни на этих ребят, ни на нас с Федей. Он жадно докурил сигарету до самого фильтра, наклонился над мужичком. Несколько коротких движений, и все было готово.
– Да ладно тебе! Тут пара швов, тебя едва задело. Вон посмотри на этих двоих. – Фельдшер кивнул в сторону нашей похоронной процессии. – Вот кому действительно досталось. В тыл даже не просись, бумагу не подпишу. А паек усиленный – это пожалуйста, его все равно нет. Ну и командиру скажи, чтобы пару недель тебя сильно не напрягал, а то швы разойдутся, а я переделывать свою работу не люблю.
Мужичок обложил Фельдшера матом и захромал восвояси. Фельдшер не обратил на это никакого внимания: благодарных пациентов в этом учреждении не сыщешь. Теперь он сконцентрировался на нас. С Федей он старался не встречаться взглядом, как я понял, они друг друга знали давно, еще до войны, и не слишком ладили. Посеревший халат в цвет слабоутепленных брезентовых стенок палатки сидел на нем как попало, однако ни единого пятнышка крови на халате не было. Умение даже в окопных условиях выглядеть не как болотный монстр – вот то немногое, что объединяло Модного и Фельдшера. Фельдшер хмурил брови, разглядывая тела.
– На опись значит… – выдохнул он и принялся за свое безрадостное дело. – Вот так каждый день, ребята, – начал он как бы про себя, но на самом деле вовлекая всех нас в свой монолог (вообще, Фельдшер разговаривал только за работой, обычно из него слова не вытянешь), – артиллерия сработала, а я отправляю этих ребят домой. У кого осколок в груди, кто от кровопотери умер. По два, по три человека. Такая вот обыденность.
– А что, когда в атаку погонят, лучше будет? – буркнул Федя.
Фельдшер от своего дела не оторвался, даже глаз не поднял.
– Лучше будет, когда мы все по домам разъедемся, живые и здоровые. Идите уже, ваше дело сделано.
– И священника не позовете? – с дуру выпалил я.
Тут уж Фельдшер поднял глаза. Я понял, что все смотрят на меня, как на законченного идиота.
– Это же вроде как обязательно? – начал оправдываться я.
– Пойдем, – сказал Федя.
Мы вышли и вслед за нами вышли наши товарищи по несчастью. Они завернули в другой окоп,
