же успел принять душ, и ему досталось вдоволь приятно теплой, почти горячей воды.
Тучи, осаждавшие город, наконец разредились, и яркое солнце, отражаясь от стен, недавно выкрашенных в чистый белый, наполнило кухню таким светом, что, войдя, Алексей Тимофеевич зажмурился от удовольствия.
Первым делом, прежде чем готовить завтрак, он включил музыку Старостина по радио – очень пожилой, но исправной электронной колонке. Остальные ее функции потеряли смысл, их не к чему было подключать, не для чего использовать. А встроенный будильник сбоил чаще механического. Но Алексей Тимофеевич очень ценил, что это устройство из прошлой жизни все еще работало. У коллег и соседей давно уже были приборы на радиолампах.
Как раз когда закипела вода, колонка заиграла песню «Без полутонов все четче» из первого альбома. Ее продолжительность точно совпадала со временем приготовления яиц всмятку, и Алексей Тимофеевич даже крякнул, улыбаясь.
Когда песня закончилась, он достал из кипящей воды два яйца, а третье оставил еще на пару номеров. Его стоило доварить вкрутую.
Он почистил вынутые яйца, снял ложечкой верхний кусок и удовлетворенно покивал. Желток был густого серого цвета. Значит, жидким как нужно.
С чашкой заваренной мяты, чай с чабрецом он не очень любил, Алексей Тимофеевич встал у окна и посмотрел на город. Блекло-серое небо, контрастные облака, белые, черные и серые дома, неразборчивых оттенков серого деревья.
Может быть сегодняшний день вернет цвета? Может быть не все, не сразу, но хотя бы какие-нибудь? Он даже попытался вспомнить, как выглядели небо и листва, когда он еще мог отличить голубое от зеленого, но увы. Слишком уж привычным стало черно-белое зрение.
С третьим яйцом в кармане он запер дверь квартиры и подмигнул ржавой вывеске «лифт не работает». В такую погоду колени вовсе не давали о себе знать, так что он бодро, почти как молодой спустился по лестнице и вышел из подъезда.
Во дворе уже обнаружились перемены. Несколько жителей соседнего разрушенного снарядом дома, те из них кто не был на войне, не работал на заводе или в шахте и кому некуда было идти, обычно трудились на разборке завалов. Сегодня же они высаживали на клумбы цветы.
– Решили вот деревья не сажать снова, – приветственно раскланявшись объяснила одна из этих соседей, пожилая женщина, – а то что, от них только серость. А тут вот новые бархатцы привезли. Специально выведенные, чистые, смотрите, белые и черные. И все понятно, и глаз радуется, верно, Алексей Тимофеевич?
Ему было немного жалко сгоревших во время обстрела вязов. Он даже оглядел двор, представляя, что никогда больше не будет их тенистой листвы. Но, с другой стороны, в солнечный день они наводили серую тень, а в пасмурный – серую темноту. Это в кино деревья выглядят четко. А в жизни бывшая зелень сливается в блеклую муть. Зато так, без густых крон, двор как будто стал просторнее.
Алексей Тимофеевич взглянул на бархатцы. Лепестки у них и правда были почти чистых белого и черного цветов. Подумалось, что на самом деле они, вероятно, бледно-желтые и густо-бордовые. Но кто их теперь видит такими? Очень захотелось сказать, что, возможно, сегодня их лаборатория наконец это изменит и получит ключ к тому, как вернуть людям цветное зрение, но пришлось сдержаться. Слишком уж секретным был их проект особого значения. Да и возражать совсем не хотелось.
– Конечно, Наталья Валерьевна, – улыбаясь согласился он.
– А Антошка вон он, на углу, – напомнила женщина о следующем утреннем обыкновении, приосанилась и крикнула, – Анто-о-о-ошка! Мигом сюда!
С улицы, из-за угла тут же выбежал мальчишка с кипой газет, на бегу заканчивая выкрикивать и размахивая свежим номером:
– …очищена от одуванов! Новые успехи на том берегу Сухой Плетевы! Черемшу прогнали еще из Калиновки и Григоровки!
– Зрасьте, деда Леша! – выпалил он, подбежав вплотную.
– Все-таки не станешь называть меня дядей? – укорил Алексей Тимофеевич. Очень уж не уютно было принимать возрастное обращение к себе.
Антошка потупился, принялся теребить заплату на черной обгоревшей штанине.
– Не ковыряй, я сказала! – тут же дернула его за руку женщина. – Когда еще новую хэбешку выдадут!
– Ну-ну! Выдадут-выдадут. Всем выдают и вам выдадут, – примирительно покачал головой Алексей Тимофеевич. Он наклонился к мальчишке и протянул вареное яйцо. – Спецпаек! Твоя доля!
– Спасибо, Алексей Тимофеевич! – поспешно закивала женщина, сразу же подталкивая ребенка обратно к выходу на улицу. – Вы-то как? Вам хватит?
– Конечно, хватит! – Алексей Тимофеевич даже мягко тронул ее за плечо. – Мне для умственного труда дают больше, чем мой потрепанный желудок может принять.
– Ой, а эти-то, эти! Беляши!
