однако не стушевался. Яростный приверженец диверсионного таланта Боргезе, он решил отстаивать его до конца.
– Где бы он ни сидел и кто бы его ни охранял, Черный Князь, этот истинный моряк, будет оставаться за решеткой лишь до тех пор, пока сам этого пожелает. – В голосе албанского капитана вдруг явственно послышались нотки гордости за своего итальянского коллегу, которому, возможно, стремился подражать.
– Что весьма предположительно, – не изменил своей манере общения адмирал.
– Вы сказали «пока сам пожелает»? – ухватился за важную для себя нить разговора контрразведчик. – Конкретизируйте мысль, если это возможно.
– Да все очень просто. Боргезе решил раз и навсегда, причем самым законным образом, перевернуть военную, точнее, «муссолинистскую», страницу своей биографии. Чтобы затем окончательно легализоваться и вернуться на флот, к своим боевым пловцам, к флотилии Decima MAS.
– У наших зэков это называется: «На свободу с чистой совестью», – расплылся в улыбке Гайдук.
– Может, и так. Важно другое: по моим сведениям, он уже якобы заявил, что если бы находился на свободе, то вместо линкора «Джулио Чезаре» русские получили бы груду металла, да и то – лежащую на дне.
– Мы привыкли к бахвальству врагов, – чопорно заметил командир конвоя. – Немцы вон как пыжились, а чем это завершилось – вам известно.
– Следует признать, что подобные высказывания Боргезе в самом деле смахивают на бахвальство. Но два дня назад в прессе появилось еще одно его заявление. Черный Князь объявил, что боевые пловцы диверсионной «децимы» сумеют достать и уничтожить линкор даже на Севастопольской базе русских. Причем дал слово, буквально поклялся, что пловцы неминуемо достанут свой бывший флагман, свой «Джулио Чезаре».
– Достанут? В бухте Севастополя?! – изумился контр-адмирал такой наглости князя. – Да пусть только приблизятся к берегам Крыма! Что тоже… весьма предположительно.
– Нет-нет, это уже – не бахвальство. Боргезе, как и Скорцени, не из тех диверсантов, которые бросают слова на ветер. Каждое его «слово» – это слово аристократа.
– В том-то и дело… – окончательно портилось настроение командира конвоя. – Аристократы, мать их…
Декабрь 1948 года. Сицилия.
Вилла «Центурион»
Офицеры опустошили свои бокалы и поминально помолчали, бессловесно благодаря всех павших, а следовательно, принесших себя в жертву смерти во имя спасения тех, кому суждено было выжить.
– И все же почему вдруг вы заговорили о сокровищах Лиса Пустыни, – нарушил барон этот скорбный ритуал, – хотя наверняка знаете, что Скорцени никоим образом к ним не причастен?
– Я заговорил бы о них, даже если бы люди Скорцени и не пытались выйти через меня на бывших боевых пловцов.
– То есть они уже связывались с вами? Странно, я этого не знал. И давно это произошло? – машинально как-то спросил фон
