в удачу, однако то ли этим молчанием, то ли мне действительно удалось задеть Барона за живое, только старик занервничал.
– Это грубый монтаж! Провокация!..
Я немедленно прервал допрос. Когда Шееля увели, мне пришлось потратить некоторое время на то, чтобы мысленно разложить по полочкам собственные ощущения, родившиеся в момент, когда подследственный увидал фотографию сына, укладывающего листы фанеры. Федотов прав – все, что касалось Алекса, било наотмашь. Смутило другое – его чуждое, высказанное на вражеском языке «не может быть!» очень походило на вскрик, вырвавшийся у полковника Закруткина в тот день, когда он впервые взял в руки фотографию молодого Шееля.
Эту странную, так неожиданно всплывшую связь следовало немедленно прояснить. Только нельзя пороть горячку, надо успокоиться.
Я поспешил домой и после краткого и бурного соития с женой, прикинув, что к чему, отправился в гости к Закруткину.
Было начало осени, лучшее время в Москве. Дом красных командиров располагался в центре города, в тихом переулке неподалеку от Воздвиженки. Во дворе я буквально заставил себя присесть на лавку. Успокоившись, прикинул – не бросить ли всю эту самодеятельность? Или все-таки рискнуть и попытаться выяснить у Закруткина, почему фотография молодого Шееля ошеломила его? Понятно, что ни о пожилом Шееле, ни о внутреннем голосе ни слова. Может, мне померещилось?!
Пусть это мистика самого мракобесного пошиба, но в любом случае, если появились сомнения, партия требует развеять их.
Оружие с собой?
Я ощупал в кармане пистолетную рукоять ТТ.
Взвел курок.
Это было не смешно, это было очень серьезно. Как отчитаться перед партией, если я сейчас наломаю дров? Что достойней – вернуться, промолчать, отпрянуть? Явиться с непроверенною вестью или сломить сопротивление вражье, и в схватке с целым морем лжи сразить ее, тем самым оказав противоборство? Как родились эти слова, откуда явились, объяснить не могу, но, как любила выражаться Таня, «внутри все трепетало».
Будь что будет, и, узнав у мальчишек, играющих во дворе, номер квартиры Закруткиных, я вошел в подъезд.
Поднялся по широкой, ограниченной резной чугунной решеткой с лакированными поручнями, лестнице, позвонил.
За дверью послышались шаги, затем молодой бодрый голос спросил: «Кто там?»
– К Константину Петровичу. По службе.
Дверь распахнулась, и на пороге собственной персоной очертился Алекс-Еско фон Шеель.
Молодой человек поздоровался и ответил:
– Папы нет. Он в командировке.
– Извините, – прочистив горло, откликнулся я и на всякий случай аккуратно спустил курок, тем самым поставив ТТ на предохранитель. – Я зайду в следующий раз.
– Вы хотели что-то передать папе?
– Нет, это не горит. А вы кто будете?
– Сын, Анатолий.
– До свидания, Анатолий.
Я направился к лестнице, затем, изобразив догадку,
