не сомневался, что фельдмаршал искренен с ним, однако эта его искренность лишь усугубляла сложность положения. Налаживать связи в верхних эшелонах власти, так или иначе, придется ему, Роммелю. Осуществлять общее руководство операцией тоже способен только он. И наплевать, кем он будет чувствовать себя при этом: главарем мафии или пиратствующим капитаном какого-нибудь шлюпа.
– За сокровищами начнется охота сразу же, как только они будут доставлены в порт, для погрузки. А возможно, и раньше. Причем бригады охотников станут формироваться чуть ли не во всех столицах мира. И не думаю, что прибытие конвоя в Германию само по себе обезопасит нас с вами; скорее наоборот: в самом Берлине неминуемо найдутся люди, которые захотят избавиться от нас, как от нежелательных претендентов на часть сокровищ или, по крайне мере, от нежелательных свидетелей.
– Над таким исходом операции стоит поразмыслить, – угрюмо согласился фельдмаршал, заставив фон Шмидта еще раз задуматься над тем, в какую опасную игру втравливает его этот безвольный человек.
Вода в бадье слишком плохо охлаждала пиво, и Шмидту оно показалось мыльно-горьковатым на вкус. Тем не менее оба офицера срывали губами его желтоватую пену, как лепестки с цветков райского блаженства.
– Подобрать команду вам поможет лейтенант Кремпке, – возобновил их разговор Роммель.
– Почему именно он?
– Специалист. Сын ювелира и его же ученик.
– Даже предположить не мог, что сыны ювелиров тоже «умудряются» попадать в действующую армию, да к тому же – в «африканскую».
– Не удивляйтесь, если хорошо поискать, мы найдем у себя даже двоюродного племянника английского короля. Вас это в самом деле поражает?
– Уже нет, – сладострастно употребил барон очередную порцию почти священного – в условиях этой безводной пустыни – напитка. – Мало того, я никогда не сомневался, что все ювелиры – великосветское дерь-рьмо; до той поры, естественно, пока их не превращают в дерь-рьмо окопное. Как, впрочем, и племянники королей. Однако лейтенанта этого, «ювелирного», из-под пуль следовало бы изъять, причем сделать это надо немедленно.
– Уже изъят, – охотно заверил фельдмаршал, причем в устах его это прозвучало, как в устах обывателя традиционное: «Обижаешь! Мы в этой жизни тоже кое-что смыслим».
– В нашей с вами ситуации простительнее было бы потерять половину дивизии, нежели одного такого специалиста.
– И мы ни в коем случае не потеряем его, оберштурмбаннфюрер.
Опустошив в сумеречном одиночестве каюты половину бутылки, барон так и уснул в кресле беспечным сном разбогатевшего в мечтаниях нищего. И снился оберштурмбаннфюреру тот же навязчивый шизоидный сон, который преследовал его вот уже в течение нескольких ночей: он обнаруживает себя на огромной груде сокровищ, которые медленно, но неотвратимо, словно убийственная трясина, засасывают его, угрожая погубить в своих недрах.
Барон
