далеко – в Голландию: там, возле моря, хорошо знают этих шварцвальдцев с их длинными плотами. По пути они останавливаются возле городов и важно поджидают покупателей на свои брёвна. Но самые длинные стволы сбывают они голландцам за тяжёлое золото – голландцы строят из них корабли.
Сплавщики носят куртки из тёмного полотна, зелёные, в ладонь шириной, помочи через грудь и штаны из чёрной кожи. Из кармана штанов всегда выглядывает латунная линейка – отличительный знак сплавщика.
Но более всего гордятся они своими огромными сапогами. Таких высоких сапог нет ни в одном уголке земли! Сапоги эти натягиваются выше колен, и сплавщики могут бродить в них по глубокой воде.
Таковы обитатели Шварцвальда.
Ещё недавно все они верили в лесных духов. И духи эти тоже одевались по-разному. Уверяли, например, что маленький стеклянный человечек, добрый лесной гном ростом в три человеческих ступни, не показывается иначе как в островерхой шляпе с широкими полями, кафтане, шароварах и красных чулках. Зато Голландец-Ми́хель, широкоплечий великан, ходит в одежде сплавщика. Говорят, что на его сапоги ушла не одна бычья шкура. «Они такие огромные, что обыкновенный человек влезет в них с головой!» – утверждают шварцвальдцы.
С этим Голландцем-Михелем и со стеклянным человечком связана одна очень странная история. О ней я и хочу вам рассказать.
Жила в Шварцвальде вдова – фрау Ба́рбара Мунк. Муж её был угольщиком, и, когда он умер, вдова стала приучать к этому ремеслу своего шестнадцатилетнего сына.
Как у всякого угольщика, у Петера хватало времени на размышления. И когда он сидел один у потрескивавшего костра, лесная тишина и огромные деревья настраивали его на грустные мысли.
Он словно видел отца сидящим возле дымного костра, где выжигались угли, видел отца чёрным, покрытым сажей, вызывающим у людей отвращение.
В сердце к нему закрадывалась непонятная тоска. Что-то удручало его, злило – он сам не мог понять что!
Наконец Петер понял: звание угольщика – вот что его так угнетало.
– Чёрный нелюдимый угольщик! Нищенская жизнь! – шептал он себе под нос. – Как уважают все стеклоделов, часовщиков, даже музыкантов в воскресный вечер!
Сплавщики леса тоже вызывали у Петера зависть. Увешанные серебряными побрякушками, в богатых одеждах, сидели они в трактире, протянув ноги, и наблюдали за танцующими. Они курили тонкие кёльнские трубки и роняли сквозь зубы заковыристые голландские словечки. Когда Петер на них смотрел, они казались ему самыми счастливыми людьми на земле!
Особенно поражали его трое, – Петер не знал, кому из них больше завидовать.
Один из них был толстяк с красным лицом. Он считался первым богачом в округе и был очень везучим. Звали его Толстый Езехиль. Два раза в год сплавлял он свой лес в Амстердам и каждый раз продавал его дороже всех.
Второй был самым длинным и худым человеком во всём Шварцвальде. Его прозвали Долговязый Шаркун.
В тесном трактире Долговязый занимал больше места, нежели четверо каких-нибудь толстяков. Потому что он всегда клал локти на стол. Или залезал с ногами на лавку. И никто ему никогда не перечил, потому что он был тоже баснословно богат.
Третий был красивый молодой человек. Он лучше всех танцевал, и поэтому его прозвали Королём Танцев.
«Если бы я был богатым, как Толстый Езехиль, или смелым и сильным, как Долговязый Шаркун, или таким известным, как Король Танцев!.. – думал Петер. – И где они только деньги берут?!»
Когда жив был отец Петера, к ним в гости часто приходили бедняки. Они подолгу беседовали с отцом о том, кто и как разбогател. В разговорах то и дело поминался Стеклянный человечек, живущий в лесу. Петер даже знал начало заклинания, на которое этот гном откликается.
Начиналось оно так:
Добрый гном в лесу еловом,
Клад хранящий под корнями,
Отзовись хотя бы словом…
Дальше, как Петер ни напрягал свою память, он ничего не мог вспомнить.
Один раз Петер навёл на разговор об этом свою мать, но и она помнила только то, что знал сам Петер. И ещё она сказала, что Стеклянный гном показывается только тем, кто родился в воскресенье, в полдень. Петеру гном наверное показался бы, потому что он родился в воскресенье, ровно в двенадцать часов дня.
Бедный Петер! Когда он об этом узнал, он страшно обрадовался и возгордился.
Знать начало заклинания, да ещё быть рождённым в воскресенье, – разве этого недостаточно, чтобы увидеть Стеклянного человечка?
И вот однажды, продав свои угли, надел он
