Фиолетовая Донна. Август Зарембовский

      Предисловие

      Я часто вижу, как некоторые люди перед подборкой своих фотографий, аудио- или видеозаписей пишут примерно такие слова: «по просьбе моих друзей…» или «наконец-то вы дождались…”, или что-нибудь в таком же духе. Белой завистью наполняется моя душа, когда я читаю подобное, поскольку моя писанина (к счастью!) никому не нужна и её никто не ждёт. Тут можно подумать, что я начну жаловаться на бесполезность своего «труда», неблагодарность общества и на прочие банальные штампы. Нет, всё это малозначительно как для меня, так, думаю, и для многих. Грустно именно от того, что этого действительно никто не ждёт. Звучит банально, пыльно и ностальгично, но это гораздо ближе каждому человеку, нежели неопределённость таких слов, как «слава, успех, известность». В этом двойном отрицании – «никто не ждёт» – скрыта вся трагедия человека. Вспомните: порой одна только мысль о нашей необходимости даёт сил больше, чем целый поток абстрактно-бессмысленной мотивации; пробираясь по заснеженной пустыне, мысль о том, что нас кто-то ждёт, может уберечь от смерти: легче продолжать что-то делать, когда есть для кого это делать, иначе, выбившись из сил, можно просто лечь лицом в снег и тихо умереть. В этом-то сочинении я и представлю вам, любезный читатель, человека, который изо всех сил идёт к своей заветной цели, но, как это часто бывает в античных трагедиях, находит только разочарование и смерть.

      Общая канва достаточно проста: в незатейливых виршах автор рассказывает историю своей неудавшейся (и выдуманной от начала до конца) любви, которая оканчивается символической гибелью его возлюбленной (пускай посвящение вас не обескураживает!). Тридцать шесть стихов стоит рассматривать так, будто это кадры в кинохронике: порой может показаться, что где-то с чем-то не сходится, упущено или искажено, но это не имеет никакого значения перед всей картиной в целом. Хорошей аналогией может служить электрокардиография (читать которую способен далеко не каждый): в спокойных кадрах полоска будет слегка колебаться, а в напряжённых – бешено прыгать сверху вниз и обратно; повторюсь, что как и в любой трагедии, хорошей или плохой, цикл заканчивается ровной полосой под монотонный пронзительный звук. «К чему нужно это „убийство“ в конце?» – спросите вы. А я вам отвечу: «А для чего было нужно убийство Ифигении?» Только не вспоминайте о проклятии Артемиды, – это слишком очевидно! В конце концов, вы сможете с лёгкостью всё понять сами, спроецировав чувства (или придумав их) на себя.

      Несмотря на выдуманность этого романа, он не менее реален, чем те, которые происходят в повседневной жизни. И пусть вас не смущает тот факт, что он был в моей голове: ведь мало кто вообще способен отличить сон от реальности (за себя-то я точно ручаюсь), поэтому ни для кого это уже не в новинку. Смиренно признаюсь, что я невидимым спутником буду присутствовать рядом с вами в каждой строчке от начала и до конца, тихо нашёптывая подсказки. Под конец, перелистнув со смешанными чувствами последнюю страницу этого опуса, вы увидите меня воочию: разбитого, сломленного и потерянного, с потухшими глазами и печальной улыбкой на грустном лице. Но грусть эта не продлится долго. И на то есть две причины: в одной из реальностей я всё это пережил, и там я счастлив; а в этой реальности ваши глаза бегут по этим строкам.