ки!
(Из к/ф «Снежная королева»)
Как до обидного мало, оказывается, сохранилось картинок детства! Тех, что являются самыми чистыми и светлыми. Не замутнённые ничем, никаким влиянием из мира взрослого, чужого и – как вскоре придётся убедиться – жестокого, полного лжи и коварства. Так хочется поглубже и понадёжней спрятать их от этого мира. Для того, чтобы иногда, когда уже станет совсем трудно дышать, нырнуть туда за очередной порцией кислорода. Я с удовольствием хотел бы там остаться, но, к сожалению, мне пока это не удаётся. Как тот ныряльщик, которого нужда заставляет в очередной раз погрузиться глубоко в воду, чтобы, получив со дна морского заветную жемчужину, поднять её с собою в тот мир, где она будет выменяна на какие-то совершенно ненужные вещи, а кроме того, потускнеет вскоре и сама от прикосновения многих рук.
Эти картинки детства близки ещё и тем, что там нет ничего лишнего и непонятного: есть только светлая радость и тихая безмятежность. Там нет места никаким богам: нет ни Христа, ни Аллаха, ни Яхве, ни Будды…
Там не существуют ни русских, ни узбеков, ни евреев, ни таджиков…
Там нет ни белых, ни красных… Ни черных, ни цветных.
Там есть только двое: ты и Вселенная. Такая же необъятная и свободная от любых условностей, как и твоя изначальная душа, которая только-только осознала свою обособленность, отделившись от божественного источника, но ещё не успевшая запачкаться миром взрослого…
Внук Савва
ЧАСТЬ I – Рассказы и миниатюры
Моя первая пасха
«Цветок Жизни», худ. Татьяна Жердина. Батик, 2006 г.
Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.
– Что это у тебя? – ошалело, уставился я на этакое диво.
– Крашеные яички! – Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца – одно красное, другое – оранжевое.
Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.
– Если хочешь, и тебе дадут – пожалела меня соседка. – Надо только сказать: «Христос воскрес – дайте одно яичко!»
Я не поверил своим ушам. «Неужели только и всего?!»
– А где? – недоверчиво спросил я, на всякий случай.
– У тети-Вали, на втором этаже.
В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. Глубоко втайне теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня, приветливо улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её общений никак не пересекался с моим.
– Чего тебе, Галиб? – выждав немного, спросила она.
И тут до меня дошло, что я начисто забыл «пароль»! Надо же: ведь, ещё с минуту назад я его повторил несколько раз про себя. И теперь стоял, уставившись на соседку, как дурак, хлопая своими ресницами. Однако, медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнес:
– Крест на крест – дайте одно яичко…
Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.
– Мама! – весело крикнула она вглубь квартиры. – Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!
«Ну, всё: не видать тебе никаких яиц!» – я окончательно сник, жалея себя. – «Пароль» не сумел запомнить».
И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тетя-Валя. Она, молча, по-матерински чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив: «Воистину воскрес!», протянула… целых три (!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе – голубое, словно небо, а третье – ярко желтое, как настоящее солнце.
Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже не было: как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и… замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.
День, когда я стал папой…
Истора и Алишер с мамой. Фото кон. 80-х гг. ХХ в.
Я очень хорошо помню
