.
– Максим, как вы себя сегодня чувствуете?
Идеальные тайминг и интонация. Безупречно. То, насколько вовремя она заговорила, убеждает меня, что я пришел не напрасно, а мягкость в голосе вынуждает открыться. Но этого недостаточно, и я молчу. Она тоже. Выжидает. Она не похожа на моего предыдущего терапевта и на того, который был перед предыдущим. И до него. Не похожа ни на одного из них.
– Пациенты молчат только в двух случаях. Либо вы не доверяете мне, либо себе, – сказала она.
– Либо никому.
Черт. Вырвалось. Мой план молчать до конца сеанса слишком быстро провалился. Верония улыбнулась. Празднует маленькую победу.
– Видите, ничего страшного не произошло, я не кусаюсь.
Хищная, искривленная челюсть сверкнула в темноте, и я почувствовал, как меня тянет к ней, как моя голова склоняется, обнажая шею для смертельного укуса. Страннее всего то, что я ощущал умиротворение в этот момент. Такие вот вспышки, галлюцинации, видения всегда были нормой для меня. Не всегда. С 12 лет. Когда…
– Вижу, что вы сейчас испытали что-то необычное. Расскажите, – повелительный, даже приказной тон Веронии оборвал мой поток мыслей, может это и к лучшему.
Мое молчание вынудило ее сменить тактику или она дала волю своим эмоциям? В любом случае я решил подчиниться.
– Челюсти в темноте. Видно было только их, все остальное размыто, – я думал, что мой голос окажется слабым и надломленным, но он звучал даже спокойнее, чем обычно. – Похоже на пасть животного, что-то вроде медведя или быка, но ощущение, что они принадлежат человекоподобному существу.
– Как часто у вас бывают подобные видения?
– Видения… Довольно часто.
Наверное, ей нужно число.
– 5-10 раз, если день насыщенный, – продолжил я. – Если я никуда не выхожу и ни с кем не разговариваю, то их может не быть. Если кто-то меня касается, то… Их больше.
– Как думаете, почему так?
– С детства врачи говорят, что я спроецировал потерю родителей на окружающий мир, поэтому закрылся, а видения побочный эффект пережитого потрясения.
– Я спросила, что думаете вы, а не врачи.
Верония – очень красивое имя, и сама она прекрасна. Сексуальная, строгая, властная. Мне захотелось подставить ей шею для укуса. Может, хоть отгрызть мне голову, если захочет. Я почувствовал, как стал возбуждаться. Она достала сигарету и закурила. Это происходит на самом деле или мне кажется? Интересно, насколько часто на ее сеансах пациент возбуждается? Мешает ли это терапии? Может, помогает?
– Я… Я думаю, что все это брехня, но мне становится лучше от таблеток, поэтому я не бросаю терапию, – наконец ответил я. – Всю жизнь меня пытаются убедить, что проблема в моей голове, но представьте, только представьте, что вы ошибаетесь. И игнорируете существование настоящего зла.
Клянусь, я увидел, как на лице психотерапевта выстрелила улыбка. Мгновенно, резко пробила пространство между нами. Но, глядя в ее, полные сожаления, глаза, я не мог поверить, что она улыбнулась. Наверное, мне опять показалось. Никакой сигареты у нее в руке не было, но я чувствовал жженый, густой запах табачных листьев.
– Продолжайте.
– Я знаю. Знаю! Зло убило мою мать.
– А ваш отец?
Укол боли в сердце.
– Я не знаю.
– Может, ваш отец и есть зло?
Дрожь в правой руке.
– Разве терапевтам можно такое говорить?
– Только если пациент не может сдержать свое возбуждение и мечтает стать моей подстилкой.
Напряжение между моих ног. Резкий вдох. Я смотрю на Веронию, которая смотрит на меня.
– Извините, на чем мы остановились? – спросил я, прорываясь сквозь пелену накрывшего меня бреда.
– Ваш отец. Вы сказали, что зло убило вашу мать. А что произошло с отцом?
Она поняла, что я снова что-то увидел, но не хочет заострять на этом внимание. Почему?
– Он пропал.
Что-то записывает. Ручка ритмично вдавливает чернила в бумагу, и мне становится тошно. Я – бумага. Испещренная бороздами, запачканная засыхающей краской. Я задыхаюсь. Захлебываюсь чернилами.
– Расскажите про ваш дом.
– Обычная квартира в Тольятти. Хрущевка. Там сотни таких потрепанных зданий, а внутри них только шпана и облупившаяся краска.
– Что случилось с вашей матерью?
Никогда не забуду ужас в глазах матери, кричащей:
