свыше испытаний, очередной этап пути преодоления себя и достижения необходимых закалки, крепости и мужества.
…Курилка дымилась, как потревожённый вулкан. Боронок бросил окурок наземь и растоптал его.
– Среди всех этих гавриков и гайдуков я признаю только Запарку, – подал голос он. – Что скажет, то и сделаю. Скажет – закопайся, закопаюсь. Прыгни в окно – прыгну. Остальным я живым не дамся. Пусть занимаются своим привычным делом – приручают голубей.
Он встал, расправил плечи.
– Ну, всё, пацаны, расступились. Хочу выйти.
Пространство вмиг поредело.
В конце курилки, преграждая путь наружу, спиной к Боронку стоял, сладко потягиваясь, равнодушный ко всем земным страстям Налимыч.
– Здорово, Налимыч!
Налимыч повернулся.
– А, это ты, Боронок, – сказал он, зевая. – Чего здороваешься несколько раз на дню? Виделись же.
Заметив протянутую руку, он пожал плечами и протянул навстречу свою.
– Здорово.
Рукопожатие замкнулось. В следующую секунду Налимыч, обмякая и выпучивая глаза, стал медленно оседать наземь. Давление руки Боронка росло, превосходя сопротивление всего Налимыча. Тот опускался всё ниже и ниже. Когда колени Налимыча коснулись земли, гримаса боли, перекосив лицо, достигла апогея, Боронок отпустил его. Налимыч не удержался и сел. Перешагнув через устранённую помеху, Боронок вышел.
Курилка хранила полное молчание.
Второй день сборов. Дождавшись послеобеденного отдыха, у курилки, маскируясь офицерским кителем, объявился змей-искуситель.
– Кому здесь свобода дорога? – вкрадчиво произнёс он.
Минутой позже плотное кольцо студентов окружало начальника тыла части капитана Рыбкина.
– Кто такой Гайдук? – вопрошал он, купаясь в общем внимании. Два передних золотых зуба его, блистая ярким блеском, норовили затмить собою солнце.
– Шишка, – сказал кто-то, выражая общее мнение.
– Ха. – Капитан закурил студенческую сигарету – одну из множества, преподнесенного ему со всех сторон. – Ответ неверный, – пустил облако дыма в воздух он. – Гайдук здесь – гость, воробей на птичьих правах. А настоящий хозяин местной жизни – я. Предлагаю иметь дело со мной. Поработаем? Встряхнём косточки ударным трудом так, чтобы всем врагам тошно стало.
– А как же муштра?
– Муштра? – переспросил капитан. – А что муштра? У вас впереди один месяц. Что можно сделать за него? Морскую болезнь победишь, а плавать всё равно не научишься. Потерянное зря время, пустота. А труд – дело другое, каждый из вас знаком с ним с рождения. Потому здесь лови мгновение, трудись, оставляй след на земле.
– Муштра и труд – одна неволя, – возразили капитану. – Где же тут
