оспы своего внука еще в десятимесячном возрасте.
И, наконец, еще один удивительный случай. Дело было летом. В Ытык-Кюельскую церковь поступил для отпевания умерший по фамилии Боросоков. Отпевал покойного и читал над гробом отходные молитвы родной брат художника псаломщик Николай Попов. Во вторую ночь заупокойной службы, а ночи в Якутии летом белые – светло как днем, мертвец вдруг сел и задрожал от холода. Псаломщика, понятно, при виде такого потустороннего зрелища обуял смертный ужас, и он убежал из церкви. «Мертвец», сам до конца не осознавший, в чем дело, покинул гроб и пришел в известную юрту сельского лекаря – к Ивану Попову. Художник очень удивился, увидев ночью нарядно разодетого Боросокова, но, разобравшись в ситуации, велел домашним поставить самовар, напоил ночного гостя горячим чаем, отогрел. После чего «покойник» окончательно ожил.
С той поры началась их многолетняя дружба и сотрудничество. Боросоков стал одной из первых известных «фотомоделей» в истории мировой фотографии. Колоритный образ якута с косой – горбушей обошел весь мир. Его фотоработы отображены во многих научных публикациях, почтовых открытках, альбомах, пополнили фонды российских и зарубежных этнографических музеев.
Художник Иван Васильевич Попов в разное время целых шесть раз (!) спасал Боросокова от погребения во время летаргического сна, что дало обильную пищу для изучения им этого феномена. Больной боялся впасть в летаргический сон, потому что существовала опасность быть похороненным заживо, и поэтому всех предупреждал – если он «умрет» в отсутствие художника, его ни в коем случае не надо предавать земле, а надлежит безотлагательно сообщить об этом Ивану Попову. В общей сложности Боросоков семь раз впадал в летаргический сон. Умер же он по настоящему уже через много лет после смерти Ивана Попова.
«Индеец»
(Рассказ священника)
Не знаю как сейчас, а в конце ХХ века в России на местах были модные течения: сколачивались группы так называемых «индейцев», которые в свободное время как бы играли в «племя». К этому делу фанаты подходили очень строго, со знанием дела. Одевались в соответствующие определенному индейскому племени одежды, на лоне природы строили вигвамы, поклонялись языческим богам. Вели традиционный индейский образ жизни, бытовой уклад был на уровне. То есть все по-настоящему, никакой фальши.
Когда же к ним приходил посторонний человек, который прикидывался таким же фанатом «индейцем», его разоблачали просто – чужой, несмотря на важный вид, фразы «хай!.. я все сказал!», и прочее, никак не вживался в образ «настоящего индейца», он просто подражал киношным героям. Все-таки «племя» по-настоящему считало себя именно племенем: это не игра, это стиль жизни. Это индейцы.
Когда «чужестранец» это начинал понимать, ему, конечно, становилось стыдно. Или не становилось – это смотря какой человек.
