ои Кузьминки.– Пока ты решишь этот вопрос, год пройдет. – Прошипела женщина за шторой.
Мари поморщилась, так это выглядело пошло, но спустя секунду до нее вдруг дошел весь ужас услышанного – девушка узнала обладателя баритона с чувственной хрипотцой. В сердце ее словно нож воткнули. Даже дышать стало больно и Маша замерла, осознавая, что за портьерой, в темноте сцены прятался Герман, да судя по всему не один. Почти сразу же пришла догадка, кого он так страстно называл музой.
В их театре была только одна муза. Прима, королева сцены. Все эти эпитеты принадлежали Полин Арно. Значит, слухи о том, что Герман ухлестывал за ней – правда. А она, Мари, все не верила, отбрасывая от себя даже мысль, что обожаемый ею до дрожи в коленях Герман Кор, он же Гена Картошин по паспорту и ведущий актёр театра по трудовой книжке, может путаться с актрисулькой Полиной, только-только переведённой из второго состава в основной по причине ухода ведущей актрисы в другой театр.
Поговаривали, что Поля действует по упрощённой схеме, прыгая из койки в койку покровителей, но именно в этом случае Арно перевели от безысходности. Несмотря на то, что служителей Мельпомены по столице как собак нерезаных, найти на самом деле достойную, талантливую актрису на роль ведущей – если и реально, то совершенно точно трудноисполнимо. Вот и взял их худрук ту, что вроде бы неплохо играла на заменах.
Маша так и стояла бы за кулисами с охапкой костюмов в руках, тормозя, если бы не зычный рев главрежа, который искал любимого ею Германа. Тот испуганно зашевелил тяжелой тканью, путаясь в ней и пытаясь выбраться на свет Божий.
– Иду, Иван Денисович, иду! – Холодно и надменно отозвался он и продефилировал со сцены в зрительный зал.
Машу, притаившуюся за кулисами, Герман не заметил. Полина ещё возилась за толстой, пыльной занавеской, пытаясь выйти незамеченной и Маша вдруг поняла, что одного откровения с неё хватит. Подобралась, крепче сжала в руках пышные, все в оборках и рюшках платья и шагнула в темноту коридора.
***
– Портьеры пыльные на сцене, стирать пора! – Бросила Арно, заглянув в комнату, которую Мари делила с гримером Натальей – рыжей, кудрявой, разбитной бабенкой.
Так и не дожила Мари до того момента, когда костюмеру выделяют отдельное помещение под мастерскую. А потому приходилось скитаться ей по углам, облачая актеров в метаниях между складом реквизита и гримерками.
– Пыльные, так возьми и постирай! – Фыркнула Наталья, откладывая чёрный, будто угольный карандаш для глаз, и посмотрела на соперницу Мари. Только что театральный костюмер поделилась с гримером своим «горем».
– Пфф, – фыркнула прима презрительно. – Ещё чего! У нас на это дело Машка есть.
И ведь, не обозвала даже, но почему же так обидно?
– Мари – костюмер, а не прачка. Ясно? – Отрезала Наталья, вступившись за подругу.
Гример – это вам не швея, которую в театре принято называть костюмером. Гример, если ему надерзить, может сделать такой макияж, что мало не покажется. А потому Полин промолчала, не желая связываться с Натальей. Ей ещё вечером на сцену выходить. Прима фыркнула, кинула на костюмершу презрительный взгляд и исчезла из комнаты, громко хлопнув старой, фанерной дверью.
Мари поежилась.
– Ну, зачем ты так, Наташ?
– Ха! Ещё спрашиваешь?! – Наталья прильнула к зеркалу и, прищурившись, принялась поправлять стрелки – чёрные, жирные, вразлет, но очень ей идущие. – Да потому, дорогая Мари, что раз не можешь ты сама защититься от всяких там прош…профурсеток, то должен же хоть кто-то поставить ее на место?
– Она – прима! – Обреченно сказала Маша, старательно распаривая рюши на платье к вечернему выступлению.
– Это не мешает ей быть, сама знаешь кем. – Наталья послюнявила карандаш и дорисовала стрелку. – А тебе давно пора научиться быть чуть смелее и отстаивать своё счастье. Зубами его выгрызать! Сейчас время такое, Мари, что за мужика надо бороться! А ты Геру отдаешь без боя.
Девушка лишь вздохнула тяжело, слушая эту отповедь.
– Хотя, если честно, – добавила гримерша и повернулась к Машке. – Гера – то ещё «счастье». И, может даже хорошо, что он наконец от тебя отстанет. А то так бы и ходила всю жизнь за ним тенью.
Маша чуть слышно всхлипнула. И чтобы хоть как-то замаскировать этот свой то ли вздох, то ли всхлип по утраченному женскому счастью, она нарочито громко громыхнула утюгом, обрушив его на тяжелую парчу, из которой было пошито платье.
– Ты не понимаешь, Наташ! Все гении, все великие люди творили, благодаря своим неприметным половинкам. Вспомни Софью Андреевну Толстую! Она же, как секретарь, переписывала рукописи Льва Николаевича по множеству раз. А Вера Николаевна Муромцева, жена Бунина? Все великие были обязаны своим половинкам
