его покормить, как тот учуял оставшийся в собачьих мисках суп с квадратными кусочками моркови и вразвалку направился туда. Псам вскоре надоело скалиться, они вошли в дом и улеглись неподалеку от жирной черной тучи с коротким хвостом и маленькими треугольными ушками, не спуская с нее глаз.
– Наша с папой бестолочь.
– А я думал, ваша с папой бестолочь – это ты, – мягко произнес Вальдекриз и тут же выставил вперед ладони.
Асин высунула язык, затем закатила глаза и против своей воли улыбнулась. И, хотя приятные запахи улицы сменились вонью бродившего где попало кота, дышать ей стало легче – только руки продолжали дрожать.
– Истории передаются от человека к человеку, Ханна. И каждый раз обрастают новыми деталями. Лишь один знает, что произошло в тот день. Остальным просто хочется сделать именно свой пересказ самым красочным. – Вальдекриз прижал ладонью тесто, собрал со стенок миски и принялся комкать в небольшой, с кулак размером, шар. – Так что будь смелее – и уже завтра вернешься домой с деньгами. Накупишь себе платьев, туфель. И знаешь, иногда для женщин привозят такие маленькие чу́дные носочки, – проговорил он с едва скрываемым удовольствием.
Оставив Вальдекриза наедине с тестом – в компании собак и явно оголодавшего кота, – Асин умчалась наверх, за пером. Гибкий кончик его украшали слова, непонятные, хоть и написанные знакомыми буквами. Значения их Асин не знала, поэтому иногда представляла, что так, например, могло выглядеть ее имя в мире Пока-Острова-Не-Поднялись-В-Небо. На давно перевернутом листе жизни, когда не было ни летающих островов, ни крылатых людей.
Водя острой железной лапкой по своей ладони, Асин медленно, шаг за шагом спускалась по лестнице. Пока в голову не пришла мысль, прятавшаяся за обидой на неуместные замечания о платьях и носочках – будто только это может интересовать девушку.
– Завтра? – спросила она, кажется, слишком громко, и нога соскользнула с нижней ступени. – Но я…
– Не готова? – Вальдекриз звучно шлепнул комок теста в миску. – Так будет каждый раз, Ханна. Пока не превратится в обыденность. Даже не знаю, что лучше: постоянное волнение или вечное недовольство. Ведь когда-то ты устанешь, острова будут казаться тебе похожими один на другой, а мир перестанет удивлять.
– Я ничего не знаю, – прошептала Асин. – Ни о том, куда мы летим, ни о том, что надо делать. Да я даже не знаю, как эти лепешки готовить, мне папа рецепт оставил. А ты просишь меня расписаться.
И все же она вывела на листе подпись – летящую, чуточку неровную. Асин не хотела спорить. И слушать о том, как она останется без крыльев, без денег, без мечты – без всего.
– Я ничего не знаю, Вальдекриз. – Она надавила на бумагу кончиком пера, под которым стала медленно растекаться чернота. – Вообще ничего.
– Тебе и не нужно. Я же говорил: пришла, постояла, ушла. Остальное –
