и пояснил: – Он хотел очищать почву на далеких, мертвых островах, чтобы там можно было снова что-то выращивать.
Ладонь осторожно легла на талию, и Вальдекриз увлек Асин куда-то вперед. Она успела лишь бросить взгляд на сиротливо лежавшие в траве ранцы и почувствовать, как между бровей появляется маленькая неприятная морщинка.
– Не беспокойся, мы скоро за ними вернемся. Сейчас лучше идти налегке. Ничего не забыла?
Суетливо осмотрев себя, Асин хлопнула по поясу, из-за которого свисал сложенный вчетверо тканый мешок. Вальдекриз шагал широко, и Асин то и дело начинала семенить, переходить на бег или пыхтеть – как она ни старалась, поспевать за ним выходило плохо.
Из травы выглядывали полевые растения, добавляя однотонной зелени ярких красок. За пушистыми желтыми головками возвышались стебли, покрытые множеством мелких фиолетовых цветков. В маленьких зеленых кувшинчиках развернулись бело-синие лепестки, похожие на рваную мятую бумагу. Асин заметила даже ягоды – первые, еще не созревшие до конца, – но быстро потеряла из виду. А может, они просто не привыкли к людям и спешили скрыться с глаз.
– Мастер жил этой идеей. Вернее, болел. – Когда Вальдекриз продолжил рассказ, Асин захлопала глазами.
– А в чем разница?
– У жизни есть выбор. У болезни – последствия, – объяснил он и, на ходу сорвав крошечный белый цветок на тонкой, точно веревочка, ножке, протянул его Асин. Та, недолго думая, сунула его за ухо, в волосы, слегка погнув стебелек.
– И какие же были последствия? – поинтересовалась она, понимая, что сам Вальдекриз не продолжит, ему нужен внимательный слушатель. Или же он просто издевается.
– У него была маленькая дочь. Мирра…
– Чижик? – заулыбалась Асин.
– Чижик, – выдохнул Вальдекриз и посмотрел на нее из-под челки. – Они жили вдвоем, и, пока папа горел идеей, ее выжигала болезнь. День за днем Мирра слабела. Мастер заметил это, когда от нее остался лишь уголек. Врачи качали головой и разводили руками: они никак не могли помочь. Мирру могло излечить лишь время. И тогда старый мастер решил спасти дочь иначе, с помощью самого дорогого – своего изобретения. Дни и ночи он перестраивал его. Так, чтобы оно выиграло для нее время и вернуло жизнь. Вот только очень высокой ценой.
Внутри кольнуло. Как и у Мирры, у Асин был только папа. Папа-который-умел-любить. Возможно, этому его научил дедуля, она не знала – как, впрочем, и самого дедулю. Маленькую Асин, увядающую от одиночества, папа брал с собой в полеты и показывал ей занесенную песками площадь Второго, где всегда было на что посмотреть. Он щедро делился самым дорогим – теплом, улыбками, интересными рассказами, выдуманными лишь отчасти. А у бедной девочки с птичьим именем были лишь папина спина, сгорбившаяся над изобретением, колючий холод безразличия и болезнь.
Поднявшееся солнце окутывало белым сиянием цветы
