тых. Как-то раз, погнавшись за ящерицей, он споткнулся о торчащий из земли корень дерева и, упав, сломал зуб. Больно не было, только, пока не вырос новый зуб, он шепелявил почти на каждом слове. Отец после этого случая стал называть его Шелестом, с улыбкой объяснив это прозвище тем, что шаги его были тише шелеста падающих в лесу листьев. И Шелест не спорил. Он вообще никогда ни с кем не спорил и старался избегать компаний как сверстников, так и взрослых. Отец был для Шелеста лучшим другом и единственным ментором – беспрекословным авторитетом. Он научил его не только видеть лесной мир, но и чувствовать его. Настоящим шаманом нельзя стать, отучившись на шаманской кафедре оккультного университета или прослушав экспресс-курс шаманизма в Интернете. Им можно только родиться. Быть шаманом – право, передающееся по наследству, как графский титул. И Шелест гордился тем, что это право давало ему возможность жить в лесу, в скрепе с животным миром, а не с избалованной комфортом цивилизацией.
Со временем он так привык к жизни вдали от людей, что превратился в настоящего отшельника. Любая, даже мимолетная встреча с человеком вызывала в нем страх и панику. С каждым годом Шелест все больше отдалялся от общества и уходил глубже в тайгу, надеясь однажды окончательно разорвать связь с чуждым ему современным миром. Знания предков позволяли ему не только бродить звериными тропами, чутко улавливая тонкие, едва ощутимые запахи леса, но и видеть окружающий мир глазами животных, в которых он вселялся во время своих обрядов. Он мог часами парить орлом в небе, высматривая стаю волков, а обнаружив, уже через мгновение трамбовать лапами вожака влажный мох, уводя за собой волчью стаю подальше от новорожденных медвежат, оставленных свалившейся в овраг медведицей-одиночкой без защиты.
Отец рассказывал, что дед их деда обладал умением не просто вселяться в животных, но и становиться зверем. В одну из зим, приняв облик медведя, он провалился под лед, не успев научить своего сына искусству трансформации, и река унесла его тело, оставив серьезную брешь в хранилище знаний их племени. И вот спустя без малого двести лет у Шелеста появился шанс восстановить утраченную когда-то способность представителей его рода принимать обличье зверя.
Неделю назад, в свой тридцать третий день рождения, он спал на берегу той самой реки, где его древний предок нашел свою последнюю глубину. Во сне ему явился большой бурый медведь, такой огромный, что сперва Шелест даже принял его за мамонта. Он вышел из реки и сел рядом с Шелестом. Слипшаяся шерсть пахла застоявшейся водой вперемешку с тухлой рыбой. Слепни, в изобилии водившиеся в этой части леса, тут же облепили нежданного гостя, бесцеремонно залезая в глаза, нос и уши. Не обращая на них внимания, тот сидел, не шевелясь. Медведь как будто намеренно не стал стряхивать с себя остатки влаги, и вода тонкими ручейками стекала по шерсти и расплывалась под ним
– Ну, здравствуй, внук! Наконец-то мы встретились!
Он произнес это на медвежьем языке, рыча и смешно дергая мордой, как будто пытаясь что-то написать в воздухе носом. Шелест знал этот язык с детства и в ответ нарисовал в воздухе круг.
– Ну, здравствуй, предок! – прорычал он, догадавшись, кто к нему явился. – Как ты меня нашел?
Прапрапрадед рассказал, что двести лет назад, провалившись под лед, он уплыл в долину смерти. Многие годы он блуждал по ней в поисках мира снов, чтобы соприкоснуться с ним и через ночные видения передать потомкам свои утраченные по неосторожности знания. Но Мир Снов оказался куда более сложным, чем он себе представлял. Чтобы сегодняшняя встреча состоялась, он потратил больше ста пятидесяти лет, выныривая то не у того берега, то не в том лесу, то во сне не того человека. Не тратя время на разговоры, прапрапрадед поведал, что искусством трансформации можно овладеть только с разрешения духа леса, общение с которым возможно на мало кому известной горе Тин-Телекей, что в переводе с древнеалтайского означает Пуп Земли. Он объяснил, как добраться до Тин-Телекей, и на обрывке березовой коры когтем нацарапал список ингредиентов, необходимых для изготовления зелья.
Когда Шелест проснулся, оставленная дедом-медведем записка лежала на песчаном берегу, на том же месте, где они сидели во сне. Приготовленное по его рецепту зелье было мощнейшим ядом, чайная ложка которого запросто могла убить лошадь. Чтобы подготовить тело к обряду, шаман начал принимать отвар по капле в день. Поначалу ему становилось плохо от одного только запаха. Желудок скручивало, его тошнило и бросало в жар. Лишь на третий день организм приспособился и перестал реагировать на отраву. Шаман уже мог выпить три, пять, а затем и двадцать капель. Недоставало последнего ингредиента – пятнистого листа карликового папоротника, растущего на вершине Тин-Телекей. И сейчас до этой конечной точки его пути оставалось всего каких-то пять километров. Уже завтра он, потомственный шаман Шелест, встретится с настоящим хозяином леса, который сможет вернуть ему племени утраченную когда-то предками способность перевоплощения. И в этом
