нет – существа разлетелись, будто удовлетворив свое любопытство. В башне осталось едва ли с полдюжины созданий, и все они были равно чудовищны, так что он не мог сказать наверняка, есть ли среди них те, что доставили его с Земли.
Страшилища сгрудились вокруг и принялись омерзительным образом гудеть, подталкивая его к ложу. Саркис сопротивлялся, но бахромчатые конечности-ленты оказались невероятно сильными; они смыкались вокруг него, влажные, холодные и скользкие, словно щупальца осьминогов. Ложе не выглядело таким уж опасным, да и существа, несомненно, всего лишь хотели на свой лад оказать человеку гостеприимство. Но Саркиса терзал ужас, – так больной в горячке принимает своих докторов и сиделок за безжалостных палачей.
Последние крохи самообладания покинули его, и художник завизжал и принялся в ужасе отбиваться. В густом насыщенном воздухе собственный голос звучал до странности громко, оглушал его самого, превращался в какое-то непотребное чревовещание, и барахтающемуся Саркису казалось, что все его усилия – напрасный сизифов труд.
Очень аккуратно, но решительно существа опустили его на ложе. В ужасе ожидая непонятно чего, Саркис не оставлял попыток вырваться. Двое созданий переплели бахромчатые концы своих ленточных конечностей, словно пальцы, прижимая его торс к ложу, а двое других точно так же обездвижили его ноги. Плавая в воздухе над самым полом, они надежно удерживали художника, словно доктора, привязавшие к койке буйного пациента.
На глазах у совершенно беспомощного Саркиса еще двое существ поднялись к красному небу и исчезли за стенами башни. Немного погодя он оставил тщетные попытки вырваться, но плоских холодных щупалец мучители не убирали.
Жуткую пытку невозможно было измерить земным временем. Багряные небеса давили, опускались прямо на Саркиса – все ниже, все тяжелее; загадочные барельефы на стенах тревожили, в них чувствовались хитроумные, неземные скверна и страх. Казалось, там злобно щерятся и глумливо ухмыляются демонические рожи, мерзостной жизнью трепещут в потоках красного света безликие горгульи.
Небеса зловеще запылали. Невыносимо медленно гигантское солнце вскарабкалось в зенит и целиком заполнило собой круглую дыру наверху чаши-башни. Чудные барельефы вспыхнули в два раза ярче; инопланетные чудовища и горгульи, истекающие ядовитым рубиновым светом, сводили с ума лежавшего с открытыми глазами Саркиса, и он опустил веки, чтобы не видеть всего этого, но выжженный мозг все равно разъедала безжалостная, растравляющая краснота. Наконец его окутала глубокая тьма, он словно погрузился в медленные свинцовые воды Леты, тонул, тонул в них, а за ним по-прежнему гнались горящие багряные кляксы; потом сознание окончательно покинуло его.
Очнулся Саркис в каком-то странном оцепенении, опустошенный и одурманенный, как будто его нервную систему начисто выжгло жестокое буйство красноты. С трудом, точно в кошмаре, он разомкнул веки и увидел похоронно-фиолетовое небо. Вместо
