поистине странным образом и совершалось при помощи некой таинственной силы: млоки проецировали себя через пятое измерение и могли одновременно существовать в разных концах вселенной. Именно из этой силы вылеплялось приспособление с медными прутьями и ячейками, которое опустилось тогда в мастерской на Саркиса и его спутников. Он так до конца и не разобрался, как этой силой управлять, – знал только, что она подчиняется определенному воздействию нервной системы млоков.
Движимые любопытством, жители Млока часто путешествовали на Землю и в другие миры. Несмотря на столь отличные органы чувств, они на удивление многое знали о земной жизни. Двое из них, по имени Нлаа и Нлуу, наткнулись на Саркиса на Спэниш-маунтин и телепатически ощутили, до чего неудовлетворен он привычной обыденностью. Поддавшись своеобразному сочувствию, а также любопытству, которое вызывал потенциальный эксперимент, они и пригласили его с собой на родную планету.
Самыми важными событиями в жизни Саркиса среди млоков были новые изумительные ощущения. Никаких особенных происшествий на Млоке не случалось, ибо местные жители в основном предавались созерцанию, лишь иногда устраивая вылазки в отдаленные миры.
Саркиса они снабжали разнообразными плодами и соками, но сами получали питание прямо из воздуха и света: их башни без крыш специально строились так, чтобы улавливать и фокусировать солнечные лучи, поглощая которые млоки испытывали изысканнейшее эпикурейское наслаждение. После операции Саркис до некоторой степени тоже мог питаться так, но все же грубая пища ему по-прежнему требовалась.
К наипоразительнейшим переменам, которые с ним произошли, добавилась и еще одна: он очень смутно воспринимал собственное тело. Будто оно сделалось нематериальным, как во сне, и Саркис теперь не ходил, но скорее переплывал с места на место.
Почти все время Саркис проводил в беседах с млоками, особенно с Нлаа и Нлуу, которые опекали своего протеже и готовы были без устали делиться с ним непостижимой мудростью и разнообразнейшими знаниями. Они открыли ему неизъяснимые концепции времени, пространства, жизни, материи и энергии, обучили совершенно новой эстетике и весьма хитроумным искусствам, рядом с которыми живопись казалась глупым и варварским занятием.
Саркис не знал, сколько времени провел на Млоке. Его учителя жили долго, столетия пролетали для них, как для нас годы, поэтому они не придавали особого значения времяисчислению. Но миновало множество длинных сдвоенных дней и мимолетных неравномерных ночей, прежде чем Саркиса начала одолевать тоска по утерянной Земле. Среди всех соблазнов, новшеств и диковинных чувств в нем крепла печаль, ведь мозг его, по сути своей, оставался мозгом землянина.
Тоска овладевала им постепенно. Воспоминания о мире, который он раньше презирал и из которого так жаждал вырваться, приобрели навязчивые очарование и остроту, – так иногда вспоминается раннее детство. Саркис теперь чурался чувственной
