л спрятаться? Дело принимало нешуточный оборот. А было ведь, ничего такого…Родине не изменял, в шпионы не записывался…
Но пожилой человек тут картинно указал рукой на дверь, видимо сейчас и олицетворявшей для него Тверскую, Калужскую или даже Владимирскую область, куда надо было бы направить на ПМЖ незадачливого стажёра с целью исправления.
– Набаловались, распоясались все, – продолжал свою суровую речь проверенный работник архива, – Писать они разучились, всё на компьюторе стучат, – он произнёс именно компьютор, – забыли, как ручка шариковая выглядит, а уж тушью писать никто и не умеет. Давеча попросил одного, так он воззрился на меня – а чего , мол это такое? Где же это видано, что бы формуляры в сейф после рабочего дня не закрывать? Враги, они не дремлют, а предателей и у нас в Архиве хватает. Это сейчас первого отдела нет, никто ничего не боится, а вот раньше.... – и он поднял вверх сухонький кулачок.
Но тут забавный дед замолчал. Сказать честно, это был человек заслуженный, поднаторевший в хранении и обработке старинных документов. Он одинаково трепетно относился к грамотам шестнадцатого века и оставшимся бланкам вечно пьяного господина Ельцина. Марлен Виленович, происходивший из семьи старых большевиков, силился выработать у студента привычку сразу оформлять формуляр на любую единицу хранения, и никогда не оставлять важных документов на рабочем столе. А Никита умничал, дерзил, пытался разобраться. что за артефакт к ним попал, а уж потом хотел оформлять. Он с жаждой смотрел на бронированную дверь, за которой работали эти счастливчики, допущенные волей начальства к самым интересным и древним документам.
– Не надо думать, а надо вести реестр. Главное здесь не мозги, а порядок. Ты что, шахматист, новый Карпов что бы ум напрягать? Мы, в первую очередь Хранители документов, то есть наше оружие- папка с документами, – поучал энергичный старикан, – О, что за штука?
Ёлкин всё же изволил заметить египетский орден, только сегодня приколотый на клетчатую рубашку практиканта. Ну, если честно, награда была красивая и выглядела очень помпезно. И без всяких там экивоков, Голубев хотел поразить начальника, что бы наконец выбраться в отдел расшифровки древних текстов. Рассчитывал на пиетет к государственным наградам, ведь и Марлен Виленович носил, не снимая, на своём пиджаке орден Трудового Красного Знамени. И это, кажется, почти сработало…
– Египетский орден, – скромно произнёс юноша.
– И за что? – весь сощурился ехидный Марлен Виленович, – мой вот, к примеру, за находку одной из статей Владимира Ильича в мусорной корзине, в Ленинских Горках. Помню, – с удовольствием продолжил заслуженный архивист, – большое затем было дело…
– За исследование в Александрийской библиотеке… – скромно ответил Голубев, прервав воспоминания наставника.
– Вот, Никита! – опять оживился дед, – А что такое библиотека? Не что иное, как собрание древних и современных текстов. И арабские товарищи чётко показывают тебе твоё истинное призвание – работа с древними документами, то есть их обработка и грамотное хранение. А все эти шарады-марады ваши- бред это, и зачастую просто обман. Сам знаешь, дешифровать-то можно, а точно прочесть всё одно нельзя. Как звучала древняя речь, понять, просто невозможно в принципе. Возьми хоть английский текст. Не зная точных правил английской грамматики, артикулировать текст ОРИГИНАЛЬНО нельзя. Ну а перевести- можно, понять тоже. Это читаю, это не читаю, здесь селёдка была завёрнута, – и он рассмеялся.
– А Шампольон?
– Сам знаешь, он опирался на знание коптского. Загадок тут множество. Сам читал книги восемнадцатого и девятнадцатого веков, гениальный текст Пушкина и текст Ломоносова. Александр Сергеевич писал чистым, красивым языком, абсолютно современным. Прошло же времени от Ломоносова до Пушкина- совсем немного. Вот и подумай, какой был настоящий русский язык, и выходит, что и Тредиаковский и Ломоносов, и Фонвизин лишь намеренно его искажали. А другие , даже после Пушкина- писали очень манерно, и намеренно сложно, как Толстой или Достоевский.
Товарищ Ёлкин сильно увлёкся, и надо сказать, излагал очень разумные вещи, а главное, настроение начальника улучшилось. Голубев на секунду призадумался, решил воспользоваться моментом, и вернул разговор на нужные для него рельсы:
– А вы то сами, как относитесь к Боянову гимну?
– Ну, если между нами, текст-то настоящий. Хранится же он в Ленинской библиотеке. А вот перевод? Очень неоднозначная тема, как и перевод текста с Бусовой стелы. То есть вопрос к переводу, но не оригиналу. Ну ладно, разбери формуляры, и можешь идти домой, – проворчал начальник.
Стажёру не надо было повторять дважды, и он с недетской энергией принялся за работу. Да он и торопился, надо было успеть на важное свидание.
***
Никита Голубев шёл по Никольской улице. Слева от него остался отчаянно любимый, правда без взаимности, Исторический музей, который словно провожал
