продолжил путь.
Впереди раздался нарастающий рев двигателей – рейсеры возвращались. Думая о своем, я автоматически глядел на стремительно приближавшийся свет фар. Метрах в пятидесяти от меня, «мерс» вдруг вильнул, слегка задев мчавшийся рядом «мустанг». Толчок был слабеньким, но «форд» резко повело в сторону: водитель то ли испугался, то ли не справился с управлением. Затормозив, я увидел, как желтый автомобиль на полном ходу влетел на бордюр, вышибая прямоугольную секцию металлического ограждения. «Мустанг» затормозил, ткнувшись в витрину, а кусок ограды полетел ко мне…
* * *
– У вас сломаны ребра и правая рука. Перелом руки открытый. Но вам повезло: головой ударились не сильно, отделались сотрясением. И внутренние органы не задеты. Вы счастливчик!
Слушая энергичного жизнерадостного хирурга, я сжимал зубы, чтобы не застонать. Или не начать материться. Я лежал в гипсе, не в силах пошевелиться. Каждый вдох давался с режущей болью. Руки и ноги ломило, в голове гудело. Закрыв глаза, я провалился в черноту.
* * *
Последующие дни походили на какой-то ад. Я не мог двигаться, не мог нормально есть, ходить в туалет. Боль отступала лишь под действием обезболивающих, но потом снова возвращалась. Не знаю, как не сошел тогда с ума.
В редкие минуты просветления, я думал о жизни, и в глубине души надеялся, что меня навестит Олеся. Глупо: она ведь не знала, что со мной произошло.
Вместо Олеси ко мне явился урод, из-за которого я попал в больницу. Сопровождал его юрист. Последний походил на киношного адвоката: красавчик примерно моего возраста, холеный, самоуверенный, в дорогом костюме. Доброжелательно поздоровавшись, начал втирать, что произошедшее – досадный несчастный случай, в котором повинны лишь сложившиеся обстоятельства. Что меня, по сути, сбила не машина. Что водитель тоже пострадал…
Водитель, чернявый шкет в цветастом шмотье, со скучающим видом стоял у него за спиной.
– У него хоть права есть? – прохрипел я.
Мажор вскинулся, но юрист его опередил:
– Разумеется. Все произошло случайно, и он очень сожалеет. Мы приехали, потому что он сильно беспокоился о вашем состоянии и хотел принести извинения.
Очень беспокоился, раз тянул… сколько? Три или четыре дня?
В возникшей паузе юрист посмотрел на мажора. Тот, сунув руки в карманы и глядя в окно, нехотя выдавил:
– Извините.
Юрист удовлетворенно кивнул и начал что-то говорить о компенсации и об отказе от иска.
– Нет, – перебил его я.
– Простите?
– Никаких сделок, – говорить было тяжело, но меня поддерживало возмущение. – На хрен ваши компенсации. Пусть этого утырка сажают. Или что там положено за такое?
Мажор впервые посмотрел прямо на меня. На его гнусной физиономии застыла презрительная насмешка:
– Ты реально думаешь, что мне что-то
