прошла рябь и из черноты выкатилось белая голова три четверти которой занимали глаза, прикрытые веками.
Веки медленно разъехались и обнажили серую склеру без намека на радужку и зрачок, всю испещренную крупными красными капиллярами. Тонкий разрез, растянувшийся под глазами, представлял собой рот. Сначала разрез скривился в сожалении, но затем резко выгнулся в хищную улыбку. Бескрайняя, она расширялась все больше и больше, открывая ряды желтоватых человеческих зубов, пока не вывернула лицо наизнанку. Голова утонула во мгле, съев саму себя.
Оно появлялось в каждом моем кошмаре. Я ненавидел его, но не знал за что.
Дверь со скрипом, громом прокатившимся по всему пространству, медленно открылась. За ней все также находился коридор. Помимо обстановки разрухи, здесь пахло свежей кровью и тухлым мясом. В конце коридора что-то капало. Крупные капли, стекая, обрушивались на пол водопадом. Звук с каждым разом все усиливался, маня к себе.
Номер Джереми в этом измерении не существовал. Кусок стены, выделенный под дверь с номером 444, представлял собой свежевозведенную каменную кладку.
Мне открылись другие постояльцы отеля. Они прислонились к стенам во всевозможных позах, один напротив другого. Высокая, статная дама в кремовом платье до пола стояла со вскрытыми венами от локтя до запястья, и стеклянными серыми глазами, под которыми растеклась тушь, смотрела в пол. На против – на коленях и с запрокинутой головой -мужчина. Лицо его было раздроблено в кровавое месиво, вся одежда пропиталась кровью; коленями зажато охотничье ружье. Дальше по коридору меня встретила пара девушек, лет восемнадцати. У одной на шее синела сине-багровая полоса, из рта выпирал такой же по цвету язык. У другой под ноги из рта вышла пена, смешанная с непереваренным содержимым желудка. Широко раскрытые глаза застыли в понимании последней здравой мысли, посетившей ее. Все проблемы, оказывается, можно решить, но только не этот шаг.
Суицидники были похожи меж собой, женщины разных возрастов и статусов кончали здесь жизни в основном повешеньем, вскрытием вен и отравлениями, мужчины же запускали себе пули в лбы, рты, виски. Последний, старик лет шестидесяти, умудрился засунуть в рот плотный кусок ткани и глотал его, пока не подавился. Изобретательно.
Коридор заканчивался поворотом налево, и вся эта часть этажа была затянута густым белым туманом, как мне показалось. Стук капель превратился в стук молотка по гвоздю. По нему били с таким остервенением…
Стоило сделать шаг в туман, как лицо принялся колоть настоящий мороз, а миллионы снежинок насели на одежду. Я продвигался сквозь непроглядную ревущую снежную бурю на звук молота, пока не обнаружил совсем не молот и не кузнеца, орудующего им.
Меня встретили два повешенных тела. Головы по шею были скрыты плотным черным туманом. Тела, мужское и женское, были изуродованы одинаково. Животы вспороты от горла до паха. Куски ребер или других костей валялись под ногами вместе с сердцем, легкими и остальными внутренностями педантично расставленными причудливой
