есть?
– А как нет!
– На олимпиаду?
– Да, по физике.
– А тут что… В университет, поди, поступил?
– Да, на физтех, на бюджет…
– О! Ты смотрите! Какой у меня брат есть! – обратился он к сидящим сзади, – И на физтех поступил, и на олимпиады в Европу ездит! А! Знакомься, – это он обратился уже ко мне, – Это Нинка, а это Тонька, – представил он мне сидящих сзади девушек.
Я оглянулся назад, и с одного взгляда понял, что там сидят представительницы древнейшей профессии.
Нине было явно за тридцать, если не за тридцать пять. И она уже увяла. Так уж бывает, бывает, женщины увядают очень рано, как розы. Она явно нервничала, я, конечно, не понимал отчего. Но она была в нервическом состоянии, но пыталась это скрыть. Она смеялась над шутками (довольно пошлыми) моего брата. И пыталась поддержать никому не нужный разговор.
Антонина же была весьма миловидной женщиной, не старше 25 лет. И очень индифферентной. Ей на все было все равно. Она курила сигарету за сигаретой, выпуская дым в чуть приоткрытое окно, и время от времени отпивала пиво из горлышка бутылки, и как бы смотрела в окно, на самом деле, она просто ото всех отвернулась.
– А поедем с нами в ресторан, – продолжал обращаться ко мне брат, – Девчонки есть хотят, накормим, да и мы поедим. Не бойся, за мой счет. Отметим твое поступление!
Он как-то преувеличено хохотал и все завязывал со мной разговор, и мы ехали и ехали.
Мы приехали в ресторан за городом, но недалеко от города. И припарковались. Вышли, и так быстро зашли внутрь, что я не разглядел толком вывески, и почти не запомнил названия. Столик был заказан на троих, но мне, конечно же, тут принесли стул. Брат был щедр. Тут была и рыбная нарезка и мясная. Мне и себе он заказал по стейку. В общем, я очень плотно и вкусно наелся. Я выпил вина, что пили «девушки», и чуть хлебнул виски, что пил брат. Он же пил виски вовсю.
– Ты так пьешь! – даже спросил я, – Ты же за рулем!
– А! – отмахнулся брат.
– Ай! – сказала Нина, – Он что выпьет, что не выпьет, одинаково водит.
Нина и за столом явно нервничала, и опять хотела это скрыть. Для чего? Для кого? Для меня? Я этого, конечно, тогда не понимал. Антонина же ела всю эту вкуснятину с таким безразличным видом, как будто поедала вареную картошку.
И я, вдруг, заметил, что на меня внимательно, как-то изучающе, будто хочет понять, кто я и на что способен, смотрит мужчина, сидящий за соседним столом. Он был явно высокого роста, и ему было явно за пятьдесят, однако в темных, почти черных волосах его не было седины. Он имел очень солидный вид, вид такого не простого человека. И глаза у него, глубоко посаженные, были темными. Но главное взгляд. Я, уж, конечно, потом, определили этот взгляд как вороний. Знаете, вороны, почему-то очень побаиваются людей. Мне, лично, это вообще не понятно, почему? Они живут рядом с нами с незапамятных времен. Мы их не едим (ну, разве что, в блокадном Ленинграде, или по такому же случаю), не трогаем, мы к ним равнодушны. Нет, вот утки, например. Они
