ведь больше никого и нет, – сказал я и вспомнил вдруг про Женю, ревность воткнула мне в сердце свой раскаленный железный прут и я покраснел, но новенькая согласно кивнула и ревность моя прошла, почти прошла: прут потух, но так и остался торчать в горьком сердце моем.
Так мы и сидели под мосточком в его полумраке, я держал ее за коленки, грелся ладошами от них и ее тепло растекалось по всему моему телу.
– Можно его потрогать? – спросила вдруг Ева.
– Кого? – испугался я и краска залила мое лицо на этот раз так, что заломило даже в ушах.
– Чертов камень? – полуспросила Ева.
Я выдохнул.
– Чертов палец, – поправил я ее и мне так стыдно стало за свои мысли, что новая волна краски окатила меня.
А если вдруг она поняла почему я краснею раз за разом?! – умру, если поняла!
– Чертов палец, – повторил я. – Пожалуйста.
Ева взяла чертов палец с моей груди, чуточку коснувшись меня пястью своей руки и я вздрогнул от этого мимолетного ее прикосновения.
– Ой! – воскликнула вдруг Ева, разжала ладошку и выпустила из руки чертов палец.
Чертов палец с размаху стукнул по костям моей груди и я снова вздрогнул.
– Ой! – повторил она. – Прости, он такой холодный.
– Он всегда холодный, – сказал я.
– Как так? – спросила Ева.
– Не знаю, – сказал я. – Он всегда таким был.
– Хорошо, – сказал Ева. – Можно еще?
Я согласно кивнул:
– Только не бей меня им больше, – попросил я.
– Не буду, – сказала Ева и взяла чертов палец с моей груди, снова легонечко до меня коснувшись. – А зачем Фенек тебе его дал?
– Это я дал его Феньку, – объяснил я. – Я нашел три и Фенек решил повесить эти камни нам на шеи. Жене, себе и мне.
– Зачем?
– Затем, что они почти волшебные, – сказал я таинственным шепотом, выпучил глаза и наклонился к Еве да так близко, что почти коснулся своими губами до ее губ.
– Так как, почти волшебные?
– А так, они в раю побывали, – прошептал я еще таинственней и, закрыв глаза, потянулся своими губами к ее губам.
Я тянулся и тянулся, тянулся, кажется, целую вечность, но все никак не мог дотянуться до ее губ – а ведь они так близко! И вдруг я почувствовал, как камень снова ударил меня по груди. Я открыл глаза, Ева почти смеялась.
– Ой, извини! – притворно сказала она и хитро улыбнулась, а потом вдруг приказала:
– Одевайся! – приказала она.
Ева вылетела из-под мосточка, замерла на секундочку, оказавшись под ярким солнышком, а потом легко и одним будто бы только движением надела на себя свой цветастый балахон. Тогда и я вылез из спасительной тени и оделся так быстро, как только смог, но Ева, кажется, на меня и не глядела.
Я убрал чертов палец под рубашку, застегнулся на все неоторванные пуговицы и накинул краснобархатный платок.
– Как ты таскаешь его на шее? – спросила Ева. – Он же такой холодный.
Я
