как вошел Гай. – Решение сената уже есть.
– Даже так?! – Брови Лукана поползли вверх, но, понимая, что за него уже все решено, а спорить – терять впустую время, он лишь спросил: – Когда?
– Прямо сейчас, – огорошил его родитель.
– Но почему так скоро?!
– Потому что неизвестно, что принесет эта ночь.
– А что будет с вами? С тобой, отец, с матерью, с Туллией?! – резко вскочив, буквально вскричал Гай. – Как я могу оставить вас тут одних, на волю богов и палачей Клавдия?
– С палачами не торопись, – невозмутимо ответил Сервий. – За нас же не беспокойся. Завтра утром и мы покинем Рим.
– А если за тобой придут этой ночью?
– Не думаю. Но в любом случае предъявить мне нечего.
– Слабое утешение, – усомнился Лукан. – Может, все же отложить мой отъезд до завтра?
– Я уже все сказал! Ты – услышал! – осадил его отец. – Да, вот еще. – Он поманил Гая к себе и протянул ему перетянутый красной тесьмой свиток. – Это письмо Дидию Галлу, вручишь его лично. А в Томы, где сейчас его резиденция, лучше добираться морем. Так будет безопаснее.
Он вышел из-за стола, подошел к сыну, обнял его. Затем, отстранившись, но продолжая крепко, по-мужски, сжимать плечи, заглянул в глаза.
– Никогда не забывай, что ты из древнего рода Туллиев, – произнес слегка надтреснутым голосом. – Помни об этом, Гай. И будь достоин славы своих предков.
– Не сомневайся, отец, – только и мог вымолвить Лукан.
К горлу подступил соленый комок, перехватило дыхание, и он поспешил отвернуться. Непроизвольно его взгляд упал на бронзовую статуэтку Меркурия, стоявшую подле других богов в нише алькова.
Спешащий куда-то небожитель улыбался ему.
Опустившись на корточки, Кезон позволил себе расслабиться и привалился спиной к стене. И сразу же ощутил идущее от ее шероховатой поверхности тепло. Впитавшие жар воздуха камни словно измывались над ним, глумливо напоминая, что место и время для отдыха выбрано им не совсем удачно. Впрочем, таковой в его планы и не входил. Из ближайшего к дому Луканов переулка, на углу которого он присел, можно было сколько угодно наблюдать за нужной ему дверью, не привлекая при этом внимание особенно подозрительных в эти дни домочадцев или просто любопытных прохожих. Здесь, на Палатине, не жаловали бродяжек и нищих, да те и сами, будучи в трезвом уме, старались не забредать сюда из опасения быть битыми дворовыми рабами либо городской стражей. Внушительные дома таили в себе уже привычную для римской аристократии роскошь, и присутствие рядом с ней без уважительной причины какого-либо плебея оскорбляло уже само ее существование. Понятно, что ночные караулы бывали тут чаще, чем, например, на Авентине. Но сейчас уже и днем никого не удивил бы отряд шествующих по улице суровых преторианцев.
Облавы, производившиеся поначалу исключительно по ночам (дабы не беспокоить лишний раз народ), постепенно
