было пятеро. Окончили по пять классов – и работать. Работала бы я и теперь закройщицей на меховой фабрике, да приехал в отпуск Иван Заварухин и увез меня на Дальний Восток.
Муза Петровна улыбнулась, и на щеках ее обозначились ямочки. Она знала об этих ямочках. Знала, что они красят ее, как девчонку, и оттого всегда заливалась неловким румянцем.
– А про юг-то ты что, Олечка, спрашиваешь? Я не бывала на юге. Видишь, мой муж – рыбак. Вот так мы с ним и проводим свой отпуск.
– Скоро у Васи отпуск. Муза Петровна, я хочу увезти его нынче в Крым. В Ялту.
– Поезжайте-ка вместе с кем-нибудь из наших! Одной компанией. Веселей будет.
– Я хочу только с Васей.
– Двоим нельзя: надоедите друг другу. По себе знаю… А где же наши мужчины? Им пора бы уж быть. Все ли у них там ладно?
– А что у них может случиться?
– На реке все-таки…
– Разве это река!
– И то… Последнее время, Оля, я почему-то стала болезненно заботиться об Иване. Чуть где задержится – я сама не своя. И вообще, чувствую, живу ожиданием чего-то…
– Нервы это.
– Да, конечно. – Заварухина, стоя на коленях возле кромки скатерти, вскинула грустные глаза на Ольгу и покачала головой: – Ты, Олечка, молодая семьянинка, многого не знаешь. А я-то уж знаю. Это ведь со стороны о нас, женах командиров, судят как о барынях. А каково этим барыням, если они каждую ночь прощаются с мужьями… Каждую ночь вызовы да тревоги.
– Для военного человека, Муза Петровна, это же обычное дело.
– Так-то оно так, милая Олюшка, только вот многих товарищей Ивана по академии однажды вызвали – и с концом…
– Зря, наверное, не вызывают. – Большие Олины глаза настороженно сощурились и цепко поймали взгляд Заварухиной. – Если чисто мое прошлое и чиста вся моя жизнь, Муза Петровна…
– Ты можешь спать спокойно, – попыталась отшутиться Заварухина. – Рановато мы, Олюшка, поставили картошку, разварится вся.
– И пусть… Я, Муза Петровна, не люблю тех, что неспокойно спят.
– До чего это мы договорились? – Заварухина поднялась на ноги и, держа в руках недорезанный круг колбасы, подошла к Ольге, сказала с тяжелым придыханием прямо ей в лицо: – У мужа орден Красного Знамени и именной наган из рук Климента Ефремовича Ворошилова.
– Муза Петровна, извините! Муза Петровна!.. Я не хотела вас обидеть.
Муза Петровна, не развязывая тесемочек, сорвала с себя передник и бросила его на скатерть в закуски и посуду:
– Я не желаю с тобой разговаривать!..
– Муза Петровна! Дорогая Муза Петровна!..
За кустами послышались голоса, смех, кашель возвращавшихся мужчин. Первым на лесной прогалине показался Заварухин в солдатском обмундировании и мокрых сапогах. Вымоченные и подсохшие усы его сникли. В старой фуражке, сбитой на затылок,
