жены явно не понравились Коровину, обидели его, и он снова почувствовал раздражение.
– Пойдемте-ка лучше да прогуляемся! – предложил Заварухин, смеясь и разглаживая усы.
– И то, – согласилась Муза Петровна. – Василь Василич, Оля!
Но Ольга оттого, что муж был не в духе, тоже заупрямилась:
– А мы с Васей не пойдем. Будем сидеть.
Уходя от становья, Заварухин снова смеялся, а Коровин, глядя ему вслед, покусывал мундштук папиросы и щурился:
– Не могу представить его в бою. Все у него с недомолвками, с оговорками.
– Вы просто надоели друг другу, – сказала Ольга. – И на работе, и на отдыхе вы все вместе, вместе…
– Я должен быть душой его души и мозгом его мозга – такова моя штабная должность. А я его не могу постигнуть.
– Он, Вася, опытней тебя, умней.
– Ему все не нравится: от красноармейских обмоток до наших пушек. Что это?
Ольга вдруг легла на траву и заплакала:
– Я не хочу больше твоих рассуждений! Не хочу, не хочу! Слышишь? У него ордена – как можно?..
– Олюшка, долг выше наших желаний. Ну хватит, Олюшка! Ты всегда была умной. Что же делать, если мир расколот и трещина проходит по самому твоему сердцу? Иногда человек и сам не знает, куда идти. Ну хватит. Успокойся. Пойдем к ним.
– Оставь меня одну! Оставь!
– Я знал, что эта сегодняшняя наша поездка всех нас перессорит, – уходя от становья, сказал Коровин и, подобрав по пути суковатую палку, начал сбивать ею листья с березок.
Вечером опять ели свежую рыбу, пили водку и жгли большой костер. С реки брал теплый упругий ветерок, он раздувал стрелявший костер, бодрил тугое языкастое пламя. После долгого дня все устали и, разомлев от жары и пищи, вяло переговаривались. Спать ушли на катер.
У потухающего костра осталась только Коровина, Ольга решила ждать рассвета без сна. Она уже забыла о всех дневных размолвках, весь вечер пела, смеялась, но вот, оставшись одна, опять загрустила какой-то легкой, неизъяснимой грустью. Ей вдруг показалось, что она разлюбила своего мужа. И случилось это именно сегодня. Боясь поверить самой себе, Ольга с покаянными слезами в глазах ушла на катер и принялась горячо целовать спящего на скамейке палубы мужа. Коровин, разбуженный ласками жены, обнял ее, но она отстранилась и неожиданно для себя сказала:
– Какой-то удивительно нескладной вышла наша поездка… Муза Петровна! Муза Петровна! – закричала вдруг Ольга. – Давайте уедем. Сейчас же, Муза Петровна! Я хочу домой!
А над рекой и лесом уже занималось утро. Все небо было залито молодым, ядрено-выспевшим светом, и берега, и кусты на них, и старые сосны по крутоярам вдруг раздвинулись, уступив место розовым потокам света. Зелень деревьев и трав посвежела, облитая теплым заревом восхода, и крепче повеяло дурнопьяном от бузины, черемухи, горькой осины и молочая-травы…
Вдруг из салончика распахнулась дверь, и на палубу с револьвером в руке выскочил
