острая, такая печальная обреченность, что я просыпаюсь… и некоторое время мне кажется, что ничего не кончилось. Это душит и напрочь лишает сил.
Уже через неделю Джафар совершенно перестал общаться: приходил, ел, односложно отвечал и возвращался к себе в комнату, где лежал и смотрел в стену.
Как-то на рассвете Эйзен проснулся от ощущения сильной тревоги. Едва открыв глаза и посмотрев на балкон, он увидел Джафара, сидящего на перилах. Тот смотрел вниз и при этом все сильнее отклонялся назад. Несмотря на холод, на нем были только льняные штаны, в которых он обычно спал, и больше ничего.
Вскочив, Эйзен за секунду оказался на балконе и схватил Джафара за руку.
Тот выровнялся и рассеянно произнёс:.
– А… Доброе утро. Прости.
– Яшка, ты спятил?
– Нет… Мне почему-то показалось, что это удивительно здравое решение.
Эйзен втащил Джафара к себе в спальню и усадил на постель. Тот был абсолютно безвольным и безучастным.
– Не пугай меня так, – жалобно попросил Эйзен. – Ты же клятву давал, помнишь? В ней не было пункта о том, чтобы я собирал твои мозги по ущелью.
– Не было, – согласился Джафар. – Прости. Ты только не подумай, что я манипулирую и развожу тебя на эмоции. Меня действительно накрыло так, что я не мог справиться. Я понимаю, что это морок, и я должен его просто пережить, но когда каждый предмет, на который ты смотришь, тебе ненавистен… устаешь сопротивляться. Хочется выключить мир. Единственный способ это перенести – смотреть на один и тот же предмет. Тогда есть шанс привыкнуть.
Устроившись на ковре перед Джафаром, Эйзен слушал. За свою жизнь он видел много людей, выдернутых событиями из стабильного психического состояния, и понимал, что первый шаг к исцелению – это их выслушать.
Однако Яша, в отличие от самого Эйзена, разговорчивостью не отличался, поэтому, обозначив главное, замолчал.
Этот сеанс облегчил ему жизнь примерно на несколько дней, а затем прежнее состояние вернулось. И Эйзену приходилось опять и опять вытаскивать его разговорами, потому что ничего другого его гость в этот момент не мог.
Через некоторое время герцог почувствовал, что его собственная психика, пребывая в состоянии непрерывной тревоги, начинает давать сбои. Он срывался на управляющих, на Марию Семеновну, на ее мужа Николая Васильевича, работавшего у него садовником, даже на Сашу, когда встречал его в долине – словом, ощущал себя последней тварью.
В некую ночь привиделось ему, что он держит гостя над пропастью, а когда Эйзен проснулся и сел на кровати, снова был рассвет. Взглянув на их с Джафаром общий балкон, Эйзен увидел, что его сон превратился в явь.
Выскочив, он только и успел, что просунуть руку сквозь перила и схватить клятвопреступника за запястье.
Дальше, коченея от холода, он действительно держал над его пропастью и матерился, глотая слёзы.
Повисев,
