Тихо пискнула Ольга в его руках. Мужчина отстранился, улыбнулся по-доброму: Где еще с красивой девушкой обнимешься, чтоб в табло не схлопотать? – осмотрел ее на прощанье, вручил большую шоколадку, надломленную почти пополам, и ушел, не оглядываясь.
Ольга вернулась на место. Села, на сей раз на свой коврик, не отвязывая его. Некоторое время тупо смотрела на шоколадку в руках. Потом дорвала обертку и протянула половину парнишке, а свою убрала в боковой кармашек РД.
– Держи.
Ел он, аккуратно отламывая по маленькому кусочку, и смаковал каждый, прикрывая глаза. И вид у соседа был такой восторженно-довольный, что невольно хотелось улыбнуться. Но улыбка получалась кривоватой. Невольно навалилось отчаянное одиночество. Почти тоска. Или это она самая и есть? И еще всяческие сомнения, сразу кучей. И неуверенность. Опять все снова начинать. Надо бы подойти к контрактникам, представиться, познакомиться. Узнать, как и что. Но не хотелось категорически. Может, потом? Поэтому она сидела и, глядя в мелкие извилистые трещинки бетона под ногами, одним ухом слушала инструктаж сержанта для срочников и молчала. Она еще даже до части не добралась, а уже успела подраться. И сколько еще ехать, если это даже и не Чечня? И вообще, оно надо было? Перебился бы Эдик, наверное? Или нет? Для него армия – это критично? А для нее самой? Блин… И сколько еще ждать? А спать здесь как? Бетон. Можно коврик раскатать. Сказали, что довольствие и оружие только завтра. А до вечера еще так долго! И вертолеты периодически, судя по звуку, прямо над головой. И соседи, которые контрактники, сидят, не любопытничают. Скосила глаза вправо. Пересчитала. Тринадцать человек. Вроде. Или двенадцать? Тремя неравными обособленными кучками. Четверо в середине, такие все из себя навороченные, крутые и деловые. Одежда – сплошь дорогое новье. Разгрузки, перчатки как у киношных диверсантов, напульсники. Рюкзаки большие, даже издали видно, что тяжеленные, новейшие. Небрежно зажатые в пальцах сигареты с фильтром. Рэмбо тихо вздохнул бы в сторонке. Рейнджеры, чтоб их. Пятеро, что поближе, более взрослые, хоть и не все. Снаряженные и одетые грамотно, но не так крикливо. По серьезному. Кто сидит, кто лежит. О чем-то тихо переговариваются. А те, кто дальше, лежат все. Видны только ноги. Сапоги, берцы. У кого как.
Ольга еще раз тихонечко посмотрела в сторону контрактников. Возможно, с ними ей общаться. Который из них старший? Да провались все! Не хочу! Никаких контактов сейчас не хочу! Опять все по новой! – В душе метался полный раздрай, почти паника. – Только бы не расплакаться! – нет! Нельзя. Здесь – нельзя!
Она вздохнула, обхватила колени руками, ткнулась в них лбом и надолго замерла.
Вынырнула из омута беспокойных дум, от того, что сосед осторожно коснулся кончиками пальцев ее плеча.
– Извини. Тебе плохо?
– Отвали, а? Без тебя тошно.
– Извини. – Согласился он. Но не замолчал, как бы по логике предполагалось, а тихонько, почти шепотом, начал рассказывать:
– Мы сейчас в Моздоке. Историческое место, надо сказать. Жаль, не удастся город посмотреть. Когда-то именно здесь начиналась Военно-Грузинская дорога.
