mphasis>
Моя любимая тетка Сара Харрисон Ши была жестоко убита зимой 1908 года. Тогда ей было тридцать один год.
Вскоре после этого страшного события я собрала разрозненные страницы ее дневника, какие только сумела отыскать в десятках мудреных тайников в самых разных местах ее старого дома. Несомненно, тетя Сара понимала, какая опасность грозит ей из-за этих записей.
Весь последующий год я занималась тем, что приводила тетины записи в порядок, чтобы издать их в виде книги. Эта идея пришла мне в голову, как только я поняла, насколько сильно эти дневники способны изменить наши представления о том, что́ мы знаем о жизни и смерти.
Я убеждена, что последние записи – те, которые, по всей вероятности, содержат самые важные и самые сенсационные сведения и секреты – тетя сделала за считанные часы до смерти. К сожалению, эти страницы мне так и не удалось обнаружить.
Работая над подготовкой к печати этих дневников, я старалась ничего не менять без крайней необходимости. Даже литературной правкой я старалась не злоупотреблять – мне казалось очень важным, чтобы написанный рукой Сары текст дошел до читателей в своем, так сказать, первозданном виде, и для этого у меня имелась веская причина. Я абсолютно уверена, что какой бы фантастической ни выглядела рассказанная моей теткой история, это не выдумка и не бред, а подлинные факты.
Хотелось бы особо отметить, что всеобщее убеждение, будто после смерти дочери моя тетка повредилась рассудком, не соответствует истине. Сара Харрисон Ши оставалась в здравом уме и твердой памяти до последнего дня своей жизни, и ее свидетельство заслуживает всяческого доверия.
1908
Мне было всего девять, когда я впервые увидела «спящего».
Это случилось весной – за несколько месяцев до того, как папа прогнал Тетю и погиб мой брат Джейкоб. Моя старшая сестра Констанс уже не жила с нами: полгода назад она вышла замуж и переехала в Грэнитвиль.
Я гуляла на холме в лесу неподалеку от Чертовых Пальцев, хотя папа строго-настрого запрещал нам с братом ходить туда без взрослых. Листья на деревьях уже распустились, и лес напоминал пронизанный светом зеленый шатер. Солнечные лучи хорошо прогрели землю, и в воздухе густо пахло перегноем и, почему-то, грибами. Под буками, кленами и березами распускались весенние цветы: триллиумы, кандыки́ и мои любимые ариземы: небольшие и неброские на вид, они, однако, были «с секретом». Причудливо изогнутый верхний лепесток цветка, нависавший над чашечкой, напоминая капюшон, под которым скрывался «монах» – странноватой формы пестик. Этот цветок показала мне Тетя, она же научила меня выкапывать съедобные луковицы аризем, которые можно было есть. По вкусу они напоминали репу. Я как раз обнаружила пробившийся сквозь лесную подстилку цветок и уже протянула руку, чтобы сдвинуть капюшончик и увидеть под ним крошечную, смешную фигурку, когда услышала шаги. Мерные, неторопливые, они направлялись в мою сторону. Кто-то тяжело ступал по прошлогодней листве, шуршал ветвями кустов, спотыкался о корни.
Сначала я хотела броситься наутек, но от страха не могла двинуться с места. Всех моих сил хватило лишь на то, чтобы присесть за торчащим из земли большим камнем.
Вовремя. Невысокая фигура вышла из-за деревьев на поляну.
Я узнала ее сразу. Это была Эстер Джемисон.
Эстер умерла от тифа две недели назад. Мы с папой и Джейкобом ходили на похороны, и я сама видела, как гроб с ее телом закопали за церковью на Земляничном лугу. На кладбище были все школьные друзья Эстер, их родители, да и многие учителя тоже – все надели всё самое лучшее, словно это было воскресенье, и они собрались на церковную службу.
Отец Эстер, дядя Эрвин, владел в городке магазином «Овес и Упряжь». На похороны он пришел в черном пальто с обтрепанными рукавами. Нос у него был красный и распухший, и он беспрерывно сморкался. Рядом стояла мама Эстер. Миссис Кора Джемисон, хозяйка городской швейной мастерской, была приземистой, полной женщиной. Она то и дело громко всхлипывала, вытирая слезы белым кружевным платком, и все ее крупное, рыхлое тело сотрясалось от рыданий, как желе.
Я уже несколько раз ходила на похороны, но еще никогда при мне не хоронили никого, кому было бы столько же лет, сколько и мне. Умирали старики – это было обычно и естественно. Чуть реже умирали новорожденные и младенцы, но и это не казалось мне странным, ведь они были такими маленькими и слабыми! Но Эстер… Когда мне сказали, что она умерла, я не поверила, а на похоронах не могла оторвать глаз от гроба, который был как раз такого размера, что в нем вполне могла поместиться девочка моего возраста. Я таращилась на простой деревянный ящик до тех пор, пока у меня не начала кружиться голова. Интересно, спрашивала я себя, каково это – лежать
