Ленинграде? Нет? Правда, он понимал, жители Минска, Киева, многих-многих наших городов тоже, конечно, не хотели верить. И все-таки…
Нет, твердил он себе, фрицы выдохлись. Недаром они зарылись в землю, накрылись бетоном, накатами бревен.
Дот – он, разумеется, нужен. Для острастки. Пусть знают фрицы, что мы готовы ко всему…
Дом девять облезлый, в трещинах, слепой, почти все окна заделаны фанерой, картоном, тряпками, чем попало. Его здорово тряхнуло, когда рядом упала фугаска. Скорикову лейтенант отыскал на втором этаже, в большой темной квартире, в лабиринте коридоров, который нельзя было бы распутать без фонарика. Скорикова хлопотала на кухне, переставляла сковороды, миски. Чаушев невольно потянул носом, но не ощутил ароматов съестного. Посуда издавала густой, голодный звон, и Скорикова – высокая, тощая, с костистым, широким монгольским лицом – совершала как будто ритуальное действо – призывала пищу.
– Дорш? – она с грохотом опустила кастрюлю на холодную плиту. – Точно, точно, из девятнадцатой квартиры.
– Она уехала?
– Вот доехала ли! Плохая она была, так что сомневаюсь. Сильно плохая.
Чаушев спросил, сколько лет Марте Ивановне, кто она такая, кем работала.
– Не сказать – старая. А год рождения… Фу, бывало, я все годы рождения по книге помнила, а как стукнула эта проклятая – ну, разом выдуло. Убило память.
Работала Марта Ивановна «в услуженье», уже много лет, у Литовцевых. По паспорту русская. Дедушка у нее из немцев, так она объясняла.
– Я говорю как-то: «Можешь ты, Марта, по-немецки хоть немного?» – «Нет, – говорит, – нисколько не могу. Только “гутен морген” да “гутен таг”». В школе она мало училась, два класса кончила. Какая она немка, что вы! Хорошая женщина, ее все у нас уважали. Она у Литовцевых троих детей вынянчила.
Семья Литовцевых большая. Доктор Степан Антонович – тот умер еще до войны. Супруга его, Таисия Алексеевна – педагог, выписалась в сентябре, живет у невестки на Васильевском острове. Два сына на фронте, дочь Зинаида тоже военная, радистка в штабе ПВО.
– Кто же, – спросил Чаушев, – находился в квартире в декабре, кроме Дорш?
– А никто. У нас не то что в квартире, а на всем этаже один жилец. Вот и посудите, кого мне посылать на крышу? Сама и лазаю каждый день и мешки с песком таскаю. Все сама…
– Вы бывали у Литовцевых? Вы не заметили, богатая у них обстановка?
– Откуда! – удивилась Скорикова. – Жили как все. Квартира культурная, книг много. Зинаида – она, знаете, Есенина читает. – Скорикова при этом понизила голос.
– А вы читали Есенина? – спросил Чаушев, не сдержав улыбки.
– Я? Боже сохрани!
Лейтенант прыснул. Скорикова обиделась. Ей хотелось чем-нибудь помочь.
– Вот Шелковников, хирург из седьмой квартиры, тот имел добра, – заговорила она неуверенно. – Старинные чашки собирал. Всякие, с блюдцами
