там снадобья и на дохтура.
– Вас как зовут? – спросила Татьяна.
– Никифором, барышня. Двадцатый год в Москве извозничаю.
Штернер сел в сани рядом с Филипповой. Никифор стал укладывать под ноги новых пассажиров мешки с сеном, а после прикрыл плечи обоих волчьей шубой.
– Ну, с Богом! – сказал он, резво взобравшись на облучок и беря в горсть концы вожжей. – Фьють, Сивый! Двигай, голубь ты мой!
Глава II
ТАТЬЯНИН ДЕНЬ
Твоё отрадное участье, Твоё вниманье, милый друг, Мне снова возвращают счастье И исцеляют мой недуг.
Само собой вышло, что в пути Атаназиус коротко рассказал Татьяне о своей жизни.
Та, конечно, ахала и охала, иногда даже с недоверием смотрела ему в глаза, радовалась его победам, горевала над его бедами – за четверть часа прожила всю его жизнь и даже в конце немного подустала и поняла, что повзрослела сразу на несколько лет.
Читатель вскоре и сам узнает историю жизни Атаназиуса Штернера. Только немного позже. Ибо начни я её рассказывать сейчас – Татьяна точно опоздает в дом купчихи Владыкиной, которая со всех краёв России набирала молодых девушек для кружевных работ, на кои был небывалый спрос в Москве уже несколько лет – и среди клиентов, и среди иностранных портних.
А вот о самой Татьяне Филипповой кое-что расскажу, чтобы иметь о ней хоть какое представление.
Приехала Татьяна Николаевна из Вязьмы, а родилась восемнадцать лет тому назад в семье мещанина.
Отец её, Николай Иванович, был аптекарем, ну и лекарем впридачу. Выучился он этому мастерству у одного пленного француза уже после войны с Наполеоном. Как война закончилась, все пленные «жоржи», «гюставы» и «эжены» давным-давно до дома добрались, кроме тех, кто навсегда в российской земле окопался, а полковой лекарь мсье Жюль, как попал в плен к русскому солдату Николаю Филиппову, так и остался у того после войны. И не по своей воле. А условием его вызволения было одно: научить Николая Ивановича аптекарскому искусству, ну и лекарскому впридачу.
Учителем мсье Жюль наверняка был хорошим, ибо спустя год заспешили к Таниному отцу все хворые с окрестных мест – кто за микстурой, кто за мазью, кому кровь пиявкой пустить, кому зуб «из сердца вон» вырвать. Он и перевязку на рану наложит, и вывих после драки вправит, и перелом залечит. А иногда и от «червивого плода любви», прости, Господи, избавит или, наоборот, счастливые роды примет. Всё умел Филиппов. За это и сделали его власти уездным лекарем. А там и все права мещанина дали по закону.
А мсье Жюля пришлось отпустить на волю. Жаль было с ним расставаться. Только – дал слово, держись! А француз, не будь дураком, да и остался в России. Уехал, правда, из Вязьмы куда подальше, чтоб не быть своему ученику конкурентом. И где он, и что с ним – никто с той поры не знает.
Хотела стать Татьяна отцу лекарской помощницей, вроде сестры милосердия, но он не позволил. Не бабье это дело! Тут-то матушка и взяла судьбу дочери в свои руки.
Была
