вского спуска, перепрыгивая с одной крыши на другую. Несмотря на тесноту, жители самовольно застроенной фавеллы умудрялись вести хозяйство, высаживать огороды и держать кур, коз и даже свиней. В общем…
…жили-были старик со старухой…
Старик – на вид худенький, морщинистый и седой. Словно мальчика-с-пальчика высушили на солнце и обмакнули головой в муку. Жена смотрелась выше его на целую голову, носила цветастые платья, а когда платья приходили в негодность – шила из них мужу рубашки.
До пенсии она работала уборщицей в речном порту: широкую улицу Владимировскую старуха называла «фарватером», а об умершем говорила «отдал швартовы». Детей у них не было – был старенький радиоприёмник, такой же хриплый и кашляющий как хозяин и сто тридцать лет воспоминаний на двоих. Ещё был сибирский кот, несколько кур в сарайке и свинья. Её-то…
…старик и зарезал в один из коротких и тощих октябрьских дней…
Свинья отдала швартовы безропотно, как буддист. Она всю жизнь прожила в крохотной сарайке и не подозревала об изломанных улочках, спускающихся к реке, мягкой зелёной траве, буйно растущей вдоль заборов и о том, что есть на свете существа, умеющие летать над головами и крышами.
Иногда с ней беседовал хозяин, вернувшись в подпитии от сторожа лодочной базы. Красноречием он не отличался и на слова был скуп.
– Эх, свинья, – печально вздыхал старик. – Жисть-то того… летит.
Под негромкое хрюкание собеседницы он допивал четушку, и шёл сдаваться жене. Из дома ещё долго доносились голоса: громко матерясь, они спорили о смысле жизни.
Старуха отличалась скупостью иного рода: она копила деньги на чёрный день. Но дни шли всё какие-то серые, недостаточного для траты денег оттенка.
– Может того… – время от времени заводил разговор муж. – Мотоцикл купим? К брату троюродному в деревню съездим?
– Вот дурень! – всплёскивала руками жена. – А чёрный день настанет, лапу сосать будешь?
Наконец, чёрный день настал: дом ограбили и все припрятанные старухой деньги унесли с собой.
Год после ограбления стал едва ли не самым счастливым: ели сытно, справили новую одежду, два раза выбрались в клуб железнодорожников и даже съездили в деревню к троюродному брату. Но затем жена вышла на пенсию и снова затянула пояса: теперь она копила на достойные похороны. Дни опять пошли серые, складываясь стопками листков отрывного календаря в такие же серые годы. Нутром старик чувствовал, что тратить деньги разумнее до смерти, чем после, но подходящих слов не находил и переубедить жену не мог.
В один из хмурых октябрьских дней он появился в сарайке с утра, был трезв и держал в руках не бутылку, а остро заточенный нож.
– Эх, свинья, – сочувственно прокашлял Старик. – Жисть-то того… пролетела.
Через мгновение освобожденная душа животного вылетела из туловища и, ничего не понимая, воспарила над крышей сарая. Нестерпимый солнечный свет ослепил её, и, сжавшись в комок от страха, она стала плотной и почти видимой. Поднимая и опуская крылья, через небесную бездну лениво двигалось чёрное существо с блестящим толстым клювом. Отчаянно завизжав, душа рванулась обратно, в привычный и уютный полумрак сарайки. Старик что-то почувствовал: разделывая тушу, он время от времени поднимал голову и прислушивался. Ему казалось, что под крышей кто-то жалобно хрюкает.
Закончив работу, он подошёл к жене и сообщил:
– Освежевал я. Дай три рубля.
Времена стояли легендарные: колобки по сусекам, правда, уже не оживали, но водка в магазине всё ещё стоила 2 рубля 87 копеек.
Просьба деда была законной, освященной древними традициями и долгими годами совместной жизни. Но, видно, скупость жены перешла всякие границы. Старуха поджала узкие губы и сухо спросила:
– За фарватер в винный собрался?
– Да, – заявил старик, считая себя в полном праве.
– Обойдёшься, – буркнула жена: она твёрдо решила денег на пропой не выдавать.
– Дай три рубля! – ещё не веря в такое коварство, прокаркал дед. В корнях его родового дерева зашевелился пещерный житель, и забитая в сарайке свинья выросла до размеров мамонта, добытого на охоте. Старик оглянулся на крышку подпола, куда спустил разделанную тушу и неожиданно сорвался на фальцет:
– Дай! Три! Рубля!
В ответ старуха…
…молча скрутила фигу и ткнула ею в лицо мужа…
Неторопливо проплыв мимо, она отправилась к подруге, не желая вступать в перепалку. Возле сарайки старухе вдруг показалось, что кто-то за ней
