Впрочем, должно быть, Ники сам обо всём написал. Он очень просил меня передать вам письмо лично в руки, как только вы появитесь у нас. Примите, пожалуйста, – она протянула конверт.
Панчулидзев взял письмо. Мамонтова на мгновение задержалась, словно ждала, когда он вскроет его. Однако благородное воспитание одержало верх над материнским любопытством. Она улыбнулась и через открытую веранду прошла в сад.
Панчулидзев вскрыл конверт и прочёл:
«Любезный друг, милый князь Георгий Александрович! Я взламываю печать молчания и пишу к тебе. Ты, верно, уж и не ждёшь от меня письма. Возможно, его и не было бы вовсе, кабы не обстоятельства, о коих сообщу ниже…
Мы, кажется, не видались с тобой лет пять, а будто вечность прошла. Многое случилось в моей жизни. Полагаю, и в твоей судьбе, любезный сердцу моему Георгий, перемен произошло немало…»
Панчулидзев перевёл дух и снова уткнулся в письмо:
«Конечно, многое мог бы рассказать при встрече, но, боюсь, в ближайшее время она будет невозможна. На днях я получил новое назначение и вскоре отправлюсь в Северо-Американские Соединённые Штаты. Буду служить в дипломатической миссии в Вашингтоне, помощником тамошнего поверенного – барона Стекля. Мне должно бы радоваться сему обстоятельству, ведь исполняется заветная мечта – побывать за океаном, увидеть страну индейцев, золотоискателей и пионеров… Но я уезжаю из России с тяжёлым сердцем и каким-то недобрым предчувствием. Скажу одно: я, сам того не желая, оказался втянутым в одну дурно пахнущую историю. Как выйти из неё, пока не ведаю. Думаю, mon ami[12], вскоре может потребоваться твоя помощь… Как оказалось, положиться мне не на кого, кроме тебя да ещё двух-трёх людей, которым доверяю… Ты сумеешь куда больше узнать от графини Радзинской, в Санкт-Петербурге, на Большой Морской. Покажи ей условный знак. Его ты отыщешь в нашем старом тайнике. Помнишь стоянку вождя делаваров? Не сочти меня, князь, мистификатором, впавшим в детство. Это всего лишь предосторожность, вызванная необходимостью. Прошу, доверяй лишь тем, у кого будет такой же знак, как тот, что оставляю тебе. И ещё, прошу, прочтя письмо, уничтожь его немедленно. Vale![13] Прощай и молись за меня и за Россию! Твой Николай Мамонтов».
Письмо взволновало Панчулидзева: «Экими загадками ты говоришь, мегобари[14]… Что такое могло с тобой приключиться и чем я – отчисленный студент – могу помочь тебе, помощнику посланника, в твоём американском далеке?..»
Панчулидзев свернул письмо и спрятал в карман сюртука: «Что хотел сказать этим письмом Николай? Что за графиня Радзинская, которая должна мне поведать что-то тайное?..» – терялся в догадках Панчулидзев.
Однако письмо призывало к действию. Надо было найти знак, о котором писал Николай. Панчулидзев, конечно, помнил их детские игры в индейцев… Они устраивали шалаши, наподобие вигвамов, раскрашивали лица охрой, стреляя в галок и ворон из самодельных луков… Устраивали тайники в укромных уголках родительских имений… Но о каком из тайников идёт речь в письме?
Mon ami – мой друг
Vale – прощай
Мегобари – друг
