одна кровать, на которой ворочался тощий парень с глубоко запавшими щеками. У самых дверей стояла аккуратно заправленная кровать, а на стуле в белых кальсонах и в тапках на босу ногу сидел невероятно рыжий, с крупными веснушками на широком лице мужчина лет тридцати и лениво перелистывал газету на немецком языке.
«Немецкий госпиталь», – сообразил Аверьянов.
Хотел было подняться, но, почувствовав боль в правой голени, невольно простонал. Видно, с прогулкой придется повременить.
Отложив газету в сторону, рыжий немец, коверкая русские слова, спросил:
– Как дьела, рюсский?
– Хорошо, – только и сумел выдавить Михаил.
– Я думаль, шьто ты помрешь. Ушь польно ты биль плохь.
– Рано ты меня хоронишь, немец, поживу еще.
Рыжий выглядел вполне добродушным малым. Среди тяжелобольных он изрядно заскучал и решил разнообразить невеселое времяпрепровождение в разговоре с русским.
– А ты шутник, – заметил Аверьянов.
– Есть немношько.
– Рыжие – все шутники.
– Ты тожье веселий, – рассмеялся немец.
Дверь открылась, и в палату вошел немецкий майор. Михаил узнал его сразу, он был гостем капитана Грюнвальда.
– Вижу, что ты очнулся, – подходя к его кровати, произнес майор. – Это хорошо! Значит, твои дела идут на поправку. Многие сомневались, что ты выкарабкаешься, а я вот был уверен. Не у каждого можно встретить такую жажду к жизни, как у тебя. А ты не боялся, что могли бы в затылок пальнуть?
Аверьянов не мог вспомнить, как попал в госпиталь. Проведенные в беспамятстве дни представлялись лишь отрывочно, как некая лишенная деталей мозаика, собрать которую воедино не представлялось возможным. Отдаленно припоминал металлическую панцирную кровать с поцарапанными ножками, красивый женский голос, раздававшийся откуда-то издалека, яркий свет, какой бывает только в операционной… Что же еще с ним такое было? Ах, да! Его же расстреляли. Тотчас вспомнился противный скрип песка на зубах.
– Не боялся… Знал, что выживу.
– Ты едва не умер от потери крови. Врачам пришлось немало постараться, чтобы вытащить тебя с того света. Буквально за хвост! Я распорядился, чтобы за тобой был достойный уход.
Аверьянов отчетливо вспомнил наставленные в грудь стволы карабинов, субтильного лейтенанта, стоявшего немного в стороне. Припомнил, как тот яростно рубанул рукой, разделив его прежнюю жизнь на две части: то, что было до расстрела, и то, что составляло после.
– Спасибо.
– Это ты не мне должен сказать, а врачам, у тебя будет для этого возможность. Но теперь ты мой должник.
– Что я должен сделать?
– Ты должен пройти специальную программу в разведывательной школе.
– А что дальше?
– А там посмотрим, как тебя использовать дальше. Как тебе мое предложение?
– Разве у меня есть другой выбор?
– Ты
