ой страны. Предки нынешних, сухих и скучных, сынов Альбиона пользовались каждым праздником, чтобы предаться веселью и утехам всякого рода, и вот почему в описываемый нами день Нового года толпы разряженных и веселых горожан всюду бродили по улицам обширного города и внутри, и вне городских стен, некогда воздвигнутых римлянами. На льду городских рвов и пригородных прудов резвилось на коньках юношество; более взрослые молодые люди забавлялись примерным боем на копьях, и около бойцов стена стеной теснилась толпа зрителей, состоявшая из почтеннейших граждан, их жен и дочерей. Но более всего тесноты и давки было на площади перед Вестминстерским дворцом, где выжидали обратного проезда лорд-мэра, с его придворным штатом: согласно давнему обычаю, лорд-мэр отправился поздравить короля с наступившим Новым годом, и король Эдуард III должен был пригласить его к своему обеденному столу. Да и стоило посмотреть на этот торжественный поезд лорд-мэра! Было там чему подивиться! Свита его состояла из камергеров и маршалов, из меченосцев и архивариусов, из капелланов и егермейстеров, из множества пажей и ольдерменов, разодетых в богатые наряды.
Но лорд-мэра на этот раз пришлось подождать, а потому и неудивительно, что некоторые менее терпеливые отделились от ожидавшей его толпы, утешая себя тем, что еще увидят главу города Лондона в тот же вечер на улице Темзы, через которую лорд-мэр неизбежно должен был проехать, направляясь к торговому двору остерлингов (так обыкновенно исстари называли англичане нижненемецких купцов, проживавших в Лондоне).
Более всего оживлены были пивные и таверны, которых в то время было в Лондоне великое множество. Со времени установления торговых сношений Англии с югом Европы, с тех пор как произведения Испании, Италии и даже Греции стали провозиться в Англию морем, вино стало быстро вводиться в общее употребление и явилось мощным соперником элю, любимому исконному напитку англичан. Даже и благороднейший рейнвейн проник в Лондон с тех пор, как Генрих II даровал право ввоза этого вина осевшим в Лондоне кёльнским купцам. Однако же рейнвейн можно было достать только в некоторых лучших тавернах, к которым принадлежала и таверна «Вепрь», впоследствии прославленная Шекспиром, избравшим ее для подвигов Фальстафа и других своих героев.
Но и не только в лучших, а и в самых плохеньких тавернах в описываемый нами день Нового года едва можно было протолкнуться, так что двое иноземных гостей едва-едва могли найти себе местечко в одной из таких таверн, в улочке Всех Святых. Двое моряков и несколько ломовых извозчиков оказали, однако же, иностранцам столько внимания, что потеснились на лавке, очищая место, причем один из них воскликнул, обращаясь к тому из двух пришельцев, который был пониже ростом:
– Ба! Мейстер Нильс! Как же это вы в Лондон прибыли и не сочли нужным разыскать здесь вашего старого приятеля?
– Вы укоряете меня напрасно, Бен! – отвечал мейстер Нильс. – Я всего только несколько часов назад прибыл в Лондон на готландской шнеке «Святой Фома».
– А! Славное судно! – заметил тоном знатока один из присутствующих моряков. – Киль – пятьдесят пять локтей, а длина палубы – двадцать три сажени.
– И корма на носу двухъярусная, – добавил другой моряк.
– Ну, значит, вам было сюда удобно плыть, – сказал Бен, который и сам владел маленьким грузовым суденышком, и частенько бывал в Визби, где и познакомился с датчанином Нильсом, золотых дел мастером. – А как поживает ваша стройная красавица дочка, Христина? Небось все еще по-прежнему с пренебрежением отказывает всем своим женихам.
– Что будешь делать! Такой уж упрямицей уродилась, – проворчал Нильс, чокаясь своей глиняной кружкой с кружкой соседа. Потом, отхлебнув пива, он поморщился и сказал:
– Ну, уж и пиво! Одна только слава!.. Такое жидкое, что его хоть бочку вытяни – не захмелеешь!
– В этом никто другой не виноват, как лорд-мэр и его ольдермены! – воскликнул один из ломовиков. – Это им, видите ли, неугодно, чтобы нам варили пиво получше да покрепче этого!
– Боятся нас споить! – смеясь, заметил старый моряк. – А ведь и при этом дрянном пиве пьянство ничуть не меньше: ночная стража не успевает подбирать всех пьяниц, которые валяются по улицам и под воротами домов!
– По-моему, – сказал Бен, – для праздника следовало бы потешить душу, пойти в винный погребок да винца хорошенького испить!..
– Черт бы их побрал – все эти погребки! – раздалось несколько голосов разом. – Эти погребки – тоже новинка, которой мы немецкой Ганзе обязаны. Кабы не она ввезла к нам вино, так нам не посмели бы давать такого пива!
– Что верно, то верно! – заметил старый моряк. – Им-то – барыш, а нам – все убыток.
И все разразились бранью в адрес нижненемецких купцов, возбуждавших в Лондоне всеобщую зависть и нерасположение к себе своим процветанием и богатством.
– Вашему сотоварищу, кажется, не очень по вкусу пришлась наша брань против немцев! – сказал
