ак тривиально и до рвотных позывов понятно, когда ты – наблюдатель! Это как смотреть на зелёный лабиринт английского парка сверху. Но как же всё меняется, когда точка зрения переносится извне внутрь этого лабиринта! Былые философствования, искромётные выводы и надменные умозаключения становятся неприменимыми к жизни – они осыпаются, как шелуха, и на практике приходится наощупь в глупой темноте искать бесполезные решения простейших задач, шарить в поисках ненужных ответов на пагубные вопросы вслепую, не видя ничего на расстоянии вытянутой руки. Ему бы стоило в тот вечер всерьёз поразмыслить о других вещах, или во внутреннем молчании рассыпаться на равномерный белый шум перешёптывания безобидных мелких мыслишек… «…но здесь, ещё и в такое время… А вдруг она уже перешла, вдруг я её упустил? Нет… не мог. Тоннели уже закрыты», – в этих мыслях была злость, желание вывести на чистую воду – неутолимая жажда прозрачной истины, ворочающаяся тошнота сомнения – все эти бесполезные и томительные движения ума. Но сомнений никогда не возникало у высокого уличного фонаря, с незапамятных времён стоявшего в этой глуши, недалеко от места, где раньше был обычный наземный переход через железную дорогу. Под проволочной решёткой и толстым стеклом горела тусклая, ничего не освещавшая лампа. Сколько себя помнил Роберт, сколько себя помнил город и этот его порезанный напополам микрорайон, фонарь работал. Гасли и снова зажигались соседние, а в этом, похоже, даже никогда не меняли лампочку. Скорее всего, уже и не было подходящих инструментов, чтобы раскрутить старые сросшиеся болты и гайки. На стекле – три следа от пуль, возможно, травматического оружия. И это были именно следы – вмятины, а не отверстия – стекло оказалось настолько прочным, что выдержало и продолжило служить защитой своему неизменному сонному светилу. Фонарь имел несовременную форму – его конический плафон направлял на землю остатки блёклого света из той эпохи, в которой ещё не слепили галогеновые лампы, и такой источник вполне мог помочь кому-то разглядеть дорогу под ногами. Но теперь сырой воздух был гуще жиденького сияния и лучи не долетали до земли, растворяясь сразу же, на выходе. Фонарь светил как бы в самого себя.
Вокруг был отнюдь не ландшафтный дизайн английского парка – слипшаяся посадка по обеим сторонам от широкой покрытой трещинами дорожки. Роб выхватил из кармана пачку и выдернул сигарету. Спичку. Дым приятно вошёл внутрь, вытеснив холодеющий воздух, который превращался в туман. Капельки влаги были уже ощутимыми – казалось, что вскоре он станет совсем жидким и можно будет захлебнуться, опрометчиво вдохнув полной грудью. Человек, шедший по противоположной стороне улицы, мог быть таким же потерянным ночным прохожим, но таковым не оказался и, заметив Роберта, резко свернул к зебре. «Этого не хватало!» – подумал Роб, когда увидел, что ко всему прочему на прохожем – характерная для местных вояк длинная парка с пушистым мехом на капюшоне, монохромным ломаным камуфляжем и проходящей через плечи полосой приглушённого бордового цвета от конца одного рукава до конца другого. Геометрическая серость визуально ломает фигуру в условиях уличного боя, делая её малозаметной. Полоса на их форме отделяет более тёмную переднюю часть от задней, и вроде бы в этом заложен некий смысл. Человек уверенным строевым шагом приближался и, дойдя до соседнего яркого фонаря, остановился, чётко приставив правую ногу к левой. Он достал сверлящий мокрую тишину телефон и сбросил вызов. Левая рука его была по-прежнему спрятана в верхний боковой карман, на голове – по-армейски подкатанная шапка, из-под которой виднелась короткая стрижка. На сильно заросшем лице растянулась длинная улыбка и сверкнули чёрные глаза. Душа компании, любимец девушек, острый ум в любом диалоге, едва ли находящий понимание среди всех этих людей, слушающих его с разинутыми ртами. Мансур. Как же рад был Роберт, что это оказался именно он!
– Вы как здесь очутились в столь поздний час, сударь? – бросил он Роберту, не уходя из жёлтого луча.1
– Право, стыдно признаться. За барышней следил, – ответил тот из-под тусклого фонаря.
– Выследил? – подходя ближе, спросил «южанин».
Собеседник лишь состроил кислейшую мину.
– Опоздал ты, дружище. Всё закрыто уже, – сказал Мансур, кивнув на пограничный пост. – Я бы мог договориться с нашими ребятами, но у себя ты не пройдёшь.
– А я мог бы позвонить другу со своей Стороны… хотя не знаю, насколько он далёк отсюда.
– Мирославу что ли? – оживился Мансур. – Так его там нет! – на этой фразе он осёкся.
– Ему, – изумлённо ответил Роб. – А вы знакомы что ли?
– Знакомы. Все же здесь – ребята по соседству… – выражение его лица сделалось тяжёлым. – Нет. Так делать мы не будем. Шума много, – сказал Мансур, словно наспех отмахнувшись. – Мы пойдём через Восточное Плечо. Времени – предостаточно.
– Ты же говорил…
– Да, говорил, – прервал Мансур. – Но я не думаю, что сегодня. Ночь – слишком тихая, ничто не предвещает… – неуверенно сказал он.
Аргумент был более чем неубедительным. Но едва
