ужку,
Плеснём сто грамм и выпьем в тишине
За тех, кто был.
За стон в землянке душной,
За мальчика-бойца, что умирал,
За эти нецелованые губы,
За город, что несдавшимся стоял,
За пепел и концлагерные трубы…
За партизанку, что лежит во рву,
Ей на груди фашист звезду…штыком…
За моряка, что уходил ко дну
С подорванным торпедой кораблём…
За детский крик и горький бабий плач,
За чёрный снег, от крови алый лёд…
Давай за тех, кого казнил палач,
За тех, кто больше в семьи не придёт.
Давай за всё, что испытать пришлось
И так почти расстрелянной стране,
Давай за то, чтоб вновь не довелось
Всё это пережить тебе и мне.
Давай сейчас, не чокаясь, в сто грамм
Вложив всю память, взорванные сны…
За то, что это не досталось нам,
Давай за то, чтоб не было войны!
Детям блокады
Холодно.
Голодно.
Чувства спутаны.
Бьётся
пургою
февраль.
Мальчик,
в шубейку
закутанный,
смотрит
на
календарь.
Мысли –
о хлебе?
о солнышке? –
Нет,
вообще
не о том…
Дрогнули
стёкла
оконные –
рядом
обрушился
дом.
Сил
не хватает…
по лестнице…
В бомбоубежище
чтоб…
В буржуйке –
детское креслице…
И больше
не будет
дров.
Как тебя звать -
Алёшенька?
Ваня?
Серёжа? –
Скажи!
Страшной
старухой
скошена
Твоя
невинная
жизнь.
А календарь –
там отмечены
Чёрным.
По сердцу.
Дотла:
Умерли.
Умерли женщины:
бабушка,
мама,
сестра.
Чёрные призраки,
