ные мускулистые руки порой неосознанно сжимались, тем самым выдавая волнение. Но в целом он производил хорошее впечатление, скорее из-за того, что у него было спокойное дружелюбное лицо. Андрей почти ни с кем не разговаривал, после девяти лет разлуки он торопился домой. И те несколько дней в поезде казались трудным, почти невыносимым испытанием. Как тогда, когда девять лет назад его посадили в тюрьму… Свобода давила на затылок, тревожила сердце, окружающий мир волновал, незнакомые и родные запахи будоражили накаленные до предела чувства, а неузнаваемые станции уже новой страны вселяли надежду. Андрея посадили в Советском Союзе, вышел в России. Часто он поднимался и выходил в тамбур. И там, медленно, задумчиво доставал сигареты, потом долго машинально мял их, иногда забывая прикуривать, продолжая смотреть в ночь за пределами поезда. Зачастую сигареты крошились, вагон приятно качало, и воспоминания, навеянные стуком колес, не давали ему покоя…
Его взрослая жизнь началась совсем неожиданно в четырнадцать лет. Неожиданно потому, что еще утром того дня он не знал, что вечером закончится детство и он будет единственным, на кого ляжет самый тяжкий груз. Девять лет Андрей не вспоминал тот день. Хотя бы потому, что были другие воспоминания, хотя бы потому что запретил себе трогать родителей. Тюрьма и его родители не сочетались, не связывались в единое пространство. Они были из другого мира, из другой материи, из других принципов. Но всю поездку прошлое не давало покоя, оно ярко, больно обжигая душу, вырисовывалось в мозгу, и летний день, перевернувший его жизнь, не стал исключением.
То лето выдалось знойным до умопомрачения, что хотелось сбежать и спрятаться из душного города в тихом вековом лесу как можно глубже, в самой чаще и желательно около воды. И его родители не стали исключением. К тому же для поездки за город был еще один серьезный повод. Из далекого северного города к ним приехал средний брат отца Виталий с женой и двумя девочками. После долгих лет вдали от родных мест он решил перебраться поближе к отчему дому и своей родне.
У бабушки Андрея было два сына Вячеслав с Виталием и младшенькая дочка, которую бабушка называла Даренкой, потому что та родилась, когда старшим сыновьям было по пятнадцать-шестнадцать лет. К тому же все думали, что родится третий мальчик, но родилась легкая, как пушинка, потому что недоношенная, с ангельской улыбкой девочка. Старший сын Вячеслав был отцом двух мальчиков Андрея и Игоря, Виталий – двух девочек Аллы и Алены, Дарья матерью маленькой четырехмесячной Машеньки. Как попросилась Дарья на свет раньше положенного срока, так и торопилась она жить. Восемнадцатилетней девочкой вышла замуж за детдомовского парня по большой любви. Когда успела понять, что эта любовь навсегда? К девятнадцати годам у них появилась дочка. Улыбка у тети Дарьи сохранилась с детства, мягкая и загадочная, одним словом, ангельская. Зато отец Андрея был с твердым характером, ему с женой покорялись крутые горы и стремительные реки, они часто выбирались на природу, каждый раз на новое место, и возвращались домой счастливые, победившие холодные неприступные вершины и гремучие водовороты. Дядю Виталия Андрей знал плохо, только из рассказов бабушки и отца, он всего-то гостил у них недели две до того рокового случая. С севера родственник приехал с хорошими деньгами, которых хватило на покупку нового красного «Жигуленка». Бабушка тогда только руками развела.
– Жилья у вас нет, а ты машину.
– И жилье будет. На завод пойду, дадут, – успокаивал Виталий мать.
Братья были очень похожи друг на друга: крепкие и по комплекции почти одинаковые. Не то что муж сестры Антон, как мальчишка. Хороший, конечно, но ничего мужского.
Встретившись после севера, Виталий с Вячеславом потянулись друг к другу. Они всегда были дружны, а тут покупка машины. Самое время рвануть за город, тем более жара стоит невыносимая. И в субботнее утро, пока щедрое солнце не поднялось высоко, братья с женами собрались на «Жигуленке» за город. Андрей явственно помнил, как не хотела ехать тетя Даша. Она стояла около машины, прижимая к себе крошечную Машку, и нерешительно улыбалась.
– Нет, мам, не поеду, у меня ребенок маленький, – упиралась Дарья.
– Езжай с братьями, с мужем. Что ты у меня все взаперти, света белого не видишь? – бабушка Раиса Григорьевна была полная уютная женщина с сильными рабочими руками, как большинство бабушек того времени, когда полнота была признаком достатка. Про таких еще говорили: кровь с молоком. – Брат с севера приехал, – продолжала ласково наставлять она, – Езжай, Даренка, а с Машенькой я посижу. Давай ее мне.
Дарья робко потопталась, беспокойно улыбаясь.
– Давай Машеньку, – протянула руки бабушка. – Съезди, отдохни. – Она силком усадила дочку в машину. Дарье не хватило места, и ей пришлось сесть на колени к мужу, как раз посередине немного жестковатого заднего сиденья.
Красные «Жигули», в которых сидели шесть человек, горделиво тронулись в путь. И бабушка, собрав возле себя двух худеньких девочек от Виталия, сильно похожих друг на друга и на свою мать с длинными пшеничными косами,
