е был и кичлив. Зачем нужны его носилкам золотые веревки с кистями, на которых в пору самому вешаться оттого, что жизнь прожита и впереди осталось всего несколько лет, а дальше – встреча с богами?..
Уже и куплено было все необходимое для дома, рабы сгибались под тяжестью корзин, и их приходилось поторапливать, и сам Набал уже успел несколько раз задремать и проснуться. Пора было направляться домой, но купец в полосатом халате преградил ему путь.
– Достопочтенный Набал! – закричал он. – Пусть солнце никогда не отвернется от тебя. Взгляни на мой товар, и ты сможешь его оценить по достоинству, ибо здесь язык мой бессилен!
– Язык твой не знает устали и не дает сомкнуться твоим устам, – ответствовал Набал. – О каком товаре ты говоришь?
Купец пригладил красную бороду и лукаво усмехнулся.
– Женщина, – и снова начал рассыпаться словами и поклонами перед уставшим Набалом, приглашая его на невольничий рынок.
Набал молчал, а купец позволил себе подойти совсем близко, маслянисто поблескивал глазами и шептал:
– Приходи, достопочтенный Набал, или будешь потом считать себя последним безумцем в Городе. Я попридержу товар до твоего прихода. Такая жемчужина должна нанизаться на четки праведного и уважаемого господина.
И скрылся с поклонами.
В другой бы раз Набал, не задумываясь, приказал рабам нести его домой, но его остановило одно слово – «жемчужина», а Набал любил жемчуг за гладкость поверхности, за матовые переливы, за хранящиеся в нем морские тайны. И были у него, по странной случайности, жемчужные четки, которые он перебирал во время вечерних молитв, когда оставался один перед ликом бога вместе со своим сокровенным вопросом.
Но все же Набал сомневался – уже много лет он не ходил на невольничий рынок за женщинами, ибо был стар годами, помнил четырех царей, и, значит, ему должно было быть не меньше восьмидесяти весен. За рабынями, необходимыми для ведения хозяйства, он отсылал своего помощника, зная, что тот выберет выносливую и недорогую женщину. Не будет ли он смешон в глазах праздной толпы, если придет, как покупатель наложницы? Не будут ли в него тыкать пальцами разряженные и нарумяненные юноши, тратящие на невольничьем рынке деньги отцов? Однако его сердце уже было тронуто жемчужными переливами.
– Сюда, сюда, достопочтенный Набал, – низко кланяясь, говорил купец, – придется спуститься… Я побоялся, как бы солнце не испортило товара и решил показывать его в лавке…
– Или твой товар – рыба? – недовольно спросил Набал, понимая, что в лавке ему не смешаться с толпой, и он будет наверняка самым старым покупателем.
– Жемчужина!.. – повторил заветное слово купец. – От ее блеска под лучами солнца можно ослепнуть! Достопочтенный Набал ведь не смотрит на купол Храма в полдень, потому что его глазам неприятно видеть отраженные лучи… Так и мой товар…
Набал сдвинул брови. Уже несколько лет его глаза, различавшие раньше перья летящей птицы, стали его подводить. «Старость, – сокрушенно думал Набал, если долго не мог найти любимых четок. – Надеюсь, что после смерти боги вернут мне мои глаза…».
В сопровождении двух рабов, Набал спустился в полутемную лавку. Нещадно коптили лампады, отчего он закашлялся так, что рабам пришлось поить его потеплевшей в мехах водой. Пахло слежавшимися тканями, драгоценными маслами, благовонными палочками и пылью.
Покупателей было немного: советник царя Тиглат, начальник школы астрологов, носивший имя Лилу, один из хранителей царской библиотеки – Энду и двое юношей, имена которых не были известны Набалу. Астролог отвернулся от Набала, а Тиглат, наоборот, радостно поприветствовал его и встал рядом.
– Купец расхвалил свой товар, и мы жаждем видеть, не одурачил ли он нас. Ждем только тебя, достопочтенный Набал! Скажи о своем здоровье!
– Благодарю богов за милости, – кивнул в ответ Набал.
– Давно ли не был у царя?
– С год.
– Царь был бы рад твоему приходу, – сказал тихо Тиглат.
Набал не посмотрел на него, пожевал губами.
– Я знаю, почему цари радуются моему приходу. Просто я один из немногих, кто может посулить им бессмертие.
– Не думай дурно о царе! – поспешил сказать советник.
– Я смиренен перед ним. Однако взяться за работу вновь царь меня не заставит. Возможно, я больше не сделаю ничего до самой смерти.
– Как ты несговорчив! – воскликнул Тиглат.
– Я стар, – мрачно отозвался Набал, с трудом сдерживая гнев.
