ки – песочницы – собирались местные мамочки. Их дети ковырялись в грязном песке, а они, сидя тут же на обшарпанной лавчонке, самодовольно, как какое-то особенное мужское достоинство, обсуждали тему, которую можно было бы назвать так: «Чей муж более привередлив, придя с работы».
– Ой, девчонки, вот мой, когда возвращается, да если еще и устал – всем хана! Лучше и не соваться. Вот если чайник не на плите, да еще чтобы непременно кипел в тот момент, когда он заходит, то все – крику не оберешься, так меня приложит, – упивалась своим несчастьем одна из них.
– Да, да, бедная ты, – тут же завистливо подхватывали остальные с озабоченными выражениями на лицах.
– Но я терплю, что поделать, хоть и сама порой за день так устаю, – вздыхала «героиня» и без перехода продолжала: – А у нас теперь новый кухонный гарнитур из рогожки… и нижние, и верхние шкафы – вся кухня полностью… Мой где-то отхватил!.. Надо беречь, я каждый день лазаю, протираю, чтобы не дай бог!
– Ох, ах, прям целый гарнитур? А у нас только мойка и разделочный стол…
Или:
– А нашей кухне уже лет пятнадцать, наверное, – выражали восхищение собеседницы столь удачным и дорогим приобретением.
– Как же тебе с мужем повезло! – звучал главный вывод этого обсуждения.
Вторая из мамочек в свои двадцать четыре года уже родила подряд двоих детей и была беременна третьим. Сама она была из лимитчиц, взятая замуж из соседней общаги, расположенной через дорогу от дома мужа, что называется, окна в окна. Туда местные парни, и ее будущий муж в их числе, ходили удовлетворять свои мужские потребности в женской ласке. Эта мамочка была из везучих, потому что за многие годы она стала одной из тех немногих, о которых все слышали, но никто не видел, и кому реально посчастливилось из общежития переехать официальной женой к мужу в московскую драгоценную квартиру. И чтобы уже точно закрепиться в этой трехкомнатной малогабаритной квартире родителей супруга, претворяя в жизнь совет собственной деревенской мамы, она не стала откладывать в долгий ящик – и осчастливила мужа тремя детьми подряд.
– А что… зато отстрелялась и все, – радостно она сообщала всем почти каждый раз, как выходила на улицу.
Подруги неуверенно поддакивали, но никто из них, будучи москвичками, не заговаривал и о втором ребенке – не то что о третьем, особенно в эти голодные для страны годы.
– А мы вот скоро поедем к моим, на море, под Одессу, свежий воздух, фрукты! Наедимся! Отдохнем! От родичей привезем «закаток», домашней колбасы, – воодушевленно делилась деревенская…
Это был весомый аргумент в ее пользу для признания почти что равной им, «коренным москвичкам»… аж во втором поколении. Время стояло голодное, магазины встречали покупателей пустыми полками, отоваривались все по продуктовым талонам, отстояв многочасовые очереди, а о море и вовсе не мечтали.
Для тех, кто не в курсе тонкостей жизни тех лет, поясняю, что талоны – это бумажные карточки, которые выдавались на месяц в количестве стольких штук, сколько в семье по месту прописки было зарегистрировано человек. На талон можно было приобрести определенное количество продуктов: один килограмм сахара, три куска мыла и так далее. Были товары, которые продавались только в районе проживания и при предъявлении паспорта с пропиской. Даже имея деньги, купить продукты, а тем более качественные продукты, было очень непросто. Поэтому иметь в друзьях людей, способных хоть что-то достать из дефицита сверх положенного по талонам, было очень необходимо.
А тут домашнее варенье, соленья и даже колбаса, и «подруга» могла тебе все это привезти и продать по сносной цене! За свою деревенскую хватку и продуктовое богатство, которое было в то время понадежней любой валюты, она и была в фаворе у «коренных москвичек», хотя ее муж всего лишь простой автослесарь в троллейбусном парке, и его достижениями по улучшению семейного быта она похвастаться не могла. Еще более гордо, чем о доме под Одессой, новая москвичка, не уставая, рассказывала о том, чего они добились в вопросе расширения жилой площади: их семью поставили на государственную – бесплатную – очередь на получение квартиры в Москве! Она не сомневалась, что всего через каких-то лет десять-пятнадцать квартиру им непременно дадут. Ну а ради такого счастья эти лет десять-пятнадцать можно потерпеть и всемером поютиться на пятиметровой кухоньке, принимая пищу в порядке установленной очереди.
Ничего страшного она не видела и в том, чтобы прожить свои молодые годы с мужем и тремя детьми-москвичами в двух десятиметровых комнатах. Почему в двух? А в третьей, восемнадцатиметровой, остались проживать родители мужа, которые, конечно, по ее мнению, свое уже пожили, поэтому вполне могли бы и даже были обязаны, будь они по-настоящему любящими бабушкой и дедушкой, уступить эту комнату внукам, а сами переехать в меньшую, а лучше вообще вернуться в деревню, из которой когда-то приехали по тому же лимиту в Москву,
