о карманам, сигарет нет. Топаю до ближайшей лавки, и тыкаю пальцем в понравившуюся пачку. Я ни черта не смыслю на французском. Знаю пару фразочек, и видит Бог, этого достаточно. Загорелый продавец протягивает мне курево, я хватаю, бросаю ему несколько железяк на лапу
– Сильвупле, хуесосишка, – благодарю я, – шел бы ты на хуй! – И улыбаюсь.
– Жушурррушууружививисипуле – нечто такое пророкотал он мне и тоже улыбнулся
Возможно, он тоже послал меня на хер на своем. Я почти в этом уверен. Мы друг друга откомандировали и улыбнулись. Мы ни шиша не должны друг другу. Мы добрые и безмятежные. Без претенциозной дряни, гадости и злобы. Мы без затей поматюкались друг на друга и разошлись по своим делам, не помышляя мериться яйцами и не задрачивая собственные умы.
Я вышел и закурил. Пустил колечко в колечко. Я люблю это занятие. Эта работенка по мне. Дитё мира я, вашу мать, в самом сердце превосходного Парижа! Утром прошел дождь, а сейчас спокойно на небесах и ласкает теплом грешную Землю, а заодно и грешную душу. Я снял штиблеты и потопал по нежащим лужицам, застрявшие между больших гладких камней. Шлеп, шлеп – шествую босиком по горячей водичке. Шлеп, шлеп – потягиваю я сигаретку. Никто не смотрит в мою сторону, не осуждает и не стыдит. Я наслаждаюсь видами, непорочностью и заботой о своей истории, Родине. Я заглядываюсь на утонченных француженок. Длинноногие, с упругими попками и невероятно маленькими сиськами, мадамы.
– Улыбочку, месье – учтиво требует уличный фотограф. Не вопрос, старина… не проблема…
Американец Джек
Я проснулся. Один из тех прекраснейших дней. Две недели всё было плохо. Последние деньги ушли на квартплату. Так что, единственное, что оставалось – есть рис и пить воду. Это намного больше, чем ничего. Но сегодня я проснулся в каком-то прекрасном расположении. Будто в предвкушении чуда. Оно никогда не происходит, но в груди всего страсть сколько – ощущение, что тебе не хватает воздуха. Я лежал словно прикованный, в своей постели. То есть постель, конечно же, не моя. Она принадлежит одной примерзкой старушенции. Возможно, она даже некогда спала на ней. Не удивлюсь, если ее старые потрескавшиеся соски терлись об эту простынь, в момент, когда ее муж Петрович, насмотревшись актуальных фильмов, пытался выебать ее, словно собаку.
Мне она никогда не нравилась. Тем более, что шестнадцать за ту комнату было непозволительным надувательством. Но я согласился, потому как спать у друзей больше не представлялось возможным. Письменный стол, раскладной диван и шкаф для вещей без вещей. На входе банка гуталина и тряпка – порванная футболка с американским флагом. Одна лампочка. Телевизор без пульта управления. И на всю стену приклеенный плакат. Бирюзовое небо, лазурное море, белый песок и девица в топлес, с громадными буферами, с самым глупым на свете улыбающимся выражением лица. Можно было просто откинуться на спинку дивана и дрочить, пока не преставился.
– Оплата, первый день месяца. – вручила мне ключи и ушла старуха.
Я поставил дорожную сумку. Достал бутылку рома, подарок из Египта. Кому-то дарят вещи, кому-то украшения, плюшевые игрушки. Многие привозят своим друзьям магнитики и колокольчики. Джону напитки. Сначала я даже обижался. А потом подумал – на кой мне магнитики?
Вещей было не много. Пара рубашек, ботинки, несколько брюк, тапки. А еще четырехтомник Достоевского, ноутбук и две пачки бумаги по пятьсот листов. Я едва не лишился руки, пока все это дело перевозил. Я изучил мебель, порыскал под диваном и шкафом, в надежде, что предыдущие жильцы оставили там что-нибудь ценное. Пусто.
Я сел и отпил. Мне улыбалась тупая баба. «Та-ак» подумал я и лег на бок с Досом. Так и уснул.
Как говорил, проснулся я в великолепном расположении. Я настежь открыл окно. Высунулся. Глубоко вдохнул весенней свежести. Если бы внизу сторожил фотограф, я бы раскинул руки, показывая всем своим видом «Как прекрасен этот мир!» Как только я об этом подумал, мне в лоб влетела пчела. От неожиданности я упал на спину, схватил тапок, нашел обездвиженную тварь и бил до тех пор пока от нее ничего не осталось. Лоб опух и меня начало знобить. Жало этой гадины у меня между бровей. Я принялся искать зеркало, его не оказалось. Боль усиливалась, начинало тошнить. В отражении потухшего телескопа я отыскал на лбу кончик с мешочком. Когда я вытащил жало, постучали в дверь.
– Хватит шуметь!
В этот же вечер залетел шершень, а на следующее утро два шмеля. « Это должно быть и есть ОН – полный пиздец!» подумал я.
Вечером позвонила приятельница из Москвы
– Я хочу тебя обрадовать! – возбужденно воскликнула она.
– Ты таки решилась!? Я завтра же вылетаю, и мы проделаем это с тобой!
– Ты
