но им оставаться в своих квартирах, наедине с телевизорами, транслирующими только развлекательные программы для жертв лоботомии. Ни истории, ни новостей. При слове «культура» рука тянется к бутылке. Даже фильмов серьезных не показывают. Как будто весь мир сошел с ума и хохочет с утра до ночи и всю ночь напролет, до рассвета. Так и будет надрываться от смеха, пока не задохнется и не околеет, подавившись собственной блевотиной.
Ночь раскидывает вокруг сеть своих черных щупалец. Толстые, упругие, маслянистые, они сжимаются кольцами вокруг домов; цепляясь за окна, лезут на крыши. Они хотят коснуться всего, всего, что есть в городе.
Парень в широченных синих штанах и желтой кофте, с морковкой в руке, неумело и нелепо приплясывает под грохот стоящего позади него на перевернутом ящике бумбокса.
Волосатый малый что-то невнятно бубнит под гитару и будто ловит зубами губную гармошку.
Размалеванная до полного беспредела рыжеволосая дамочка в короткой кожаной юбке и пушистом апельсиновом топике, с сигаретой в руке прогуливается вдоль тротуара. То ли клиента высматривает, то ли просто покурить вышла. Кому надо, тот разберется.
Два бородатых мужика о чем-то спорят, агрессивно, но беззлобно, то и дело выдергивая из рук оппонента початую бутылку.
И все это на залитой ярким электрическим светом улице. На фоне сияющих витрин. Как будто канун грандиозной предпраздничной распродажи.
Игорь смотрит на все это из кабины «неотложки» с зеленым крестом, и кажется санитару, будто город посылает ему, именно ему какие-то знаки. Вот только понять, расшифровать их ему никак не удается.
– Ты когда спал последний раз?
– А что?
– Паршиво выглядишь.
– Как обычно.
– Нет, обычно паршиво, но не настолько.
Игорь провел ладонью по заросшему колючей щетиной лицу.
Сколько дней он не брился. Три? Может быть, четыре?
Нет, лучше спросить иначе – когда он перестал считать дни?
Сегодня, когда он заступал на смену, Молчун окинул его недовольным взглядом, но ничего не сказал. Как обычно. А что он скажет, когда у него санитаров работоспособных раз-два и обчелся.
Поначалу Игорь никак не мог понять, откуда на лице Молчуна это неизменное выражение вселенской скорби. Пока кто-то, да, может, тот же Верша, не рассказал ему, что прежде, до Исхода, Молчун был военным медиком и носил на погонах майорские звездочки.
Крепко держась за баранку, Верша смотрит вперед, на освещенную фарами дорожную разметку, так, будто читает зашифрованное послание, адресованное грядущим поколениям.
– Ты так себя угробишь… Слышишь, что ли, Гибер?
– Ага…
– Ну, и кому от этого лучше станет?
– Никому.
– Вот то-то и оно!
Верша точно знает когда, что, как и почем. В тех случаях, когда дело касается других, а не его самого.
Глянув на часы, Верша резко крутанул руль. Скрипнув тормозами, машина свернула в проулок.
– За полночь уже. Перекусить пора. Тут неподалеку есть китайский ресторанчик. Хочу говядину с лапшой.
– Может быть, просто пиццу возьмем?.. Или блинов?
– Хочу говядину с лапшой!
Игорь не любил китайскую еду, но спорить не стал. Верше ежели что в голову втемяшится, так его уже не переубедить. Каждый раз, когда они вместе на ночное дежурство выезжали, Верша тащил его в китайский ресторан. И каждый раз, часа через два после этого, он начинал жаловаться на газы в животе.
Ударив ногой по педали тормоза, Верша остановил машину в нескольких сантиметрах от нахально вывалившегося на дорогу старика в замызганном длиннополом пальто с меховым воротником, толкавшего перед собой тележку с огромным плоским телевизором.
– Ну, куда тебя несет, старый? – беззлобно, а только так, для порядка, заорал, выглянув в окошко, Верша. – Жить надоело, да?
Старик даже не глянул в его сторону. Но ответил таким отборным матом, что Верша от изумления рот разинул.
– Нет, ну, ты слыхал?! – спросил он, растерянно глядя вслед старику. – Надо было этого гнуса переехать! Точно! В следующий раз тормозить не стану! Я ему, можно сказать, жизнь спас! А он меня, ты слышал, куда послал?.. Пень бородатый!..
Машина нырнула под мост, выехала на Бутырскую и едва не врезалась в стоящий поперек улицы троллейбус.
– Да что ж это такое делается!
Отчаянно сигналя вставшим позади него машинам, Верша начал сдавать назад. Задние делали то же самое,
